Шумилин А.И. Фронтовые мемуары
Шумилин А.И.
Ванька ротный
фронтовые мемуары (1941-1945)
"… и каждый из них, умирая, хотел что-то сказать.
Сказать тем, кто останется после них жить
на этой земле, пропитанной их кровью.
Эти мысли и не дают мне покоя."
Сведения о рукописи "Ванька ротный" гвардии капитана запаса Шумилина Александра И льича
Рукопись охватывает период Великой Отечественной Войны с августа 1941 по апрель 1944 г. и затрагивает события которые разворачивались на
Резервный фронт (21.09 – 07.10.41),
Западный фронт (07 – 21.10.41),
Калининский фронт (21.10.41 – 02.10.43),
1 Прибалтийский фронт (02.10.43 – 15.04.44)
Оборонительных операциях:
Вяземская операция (02 – 13.10.41),
Калининская операция (10.10 – 04.12.41)
Наступательных операциях:
Калининская операция (05.12.41 – 07.01.42),
1 Ржевско-Вяземская операция (08.01.41 – 20.04.42),
Бои у города Белый (02 – 27.07.42),
1 Ржевско-Сычевская операция (30.07 – 23.08.42),
2 Ржевско-Сычевская операция (25.11 – 20.12.42),
2 Ржевско-Вяземская операция (02 – 31.03.43),
Смоленская операция (07.08.43 – 02.10.43),
Духовщинско-Демидовская операция (14.09 – 02.10.43)
А так же в боях местного значения, вплоть до начала Белорусской стратегической наступательной операции.
Наступление на Витебск (03.10.43 – 12.12.43),
Городокская операция (13 – 18.12.43),
Наступление под Витебском (??.02 -??.03.44)
Рукопись включает в себя отдельные части, каждая из которых имеет собственную нумерацию страниц.
1941 год – части… 1-12, 360 стр.
1942 год – части 13-18, 290 стр.
1943 год – части 19-38, 400 стр.
1944 год – части 39-46, 160 стр.
Общий объем рукописи превышает 1200 машинописных листов, отпечатанных через 1,5 интервала. Каждый лист насчитывает 40-42 строк по 65-70 знаков. Автор работал над руописью, в течении восьми лет, до последнего своего часа. К сожалению, многое не успел, в том числе иллюстрации остались "за кадром".
Все описанные события восстановлены по памяти, основным источником хронологии событий были письма с фронта. Например, складки местности описаны с такой точностью, что я сумел выйти на местности в конкретную точку по её описанию.
В 1984 году, в издательство "Воениздат" на рецензию были переданы части 1-8 и 16.
Рецензия
Вот краткие хвалебные выдержки из рецензии:
"Знакомство с рукописью позволяет сделать вывод о том, что автору есть о чем рассказать читателям…
Подкупает искренность, красочность отдельных зарисовок, касающихся солдатских будней, трудных, изнурительных маршей, тех невзгод, которые выпали на долю красноармейцев и командиров в начальный период войны. Все это, несомненно, является достоинством рукописи, говорир о том, что автор в определенной мере владеет пером…
Что такое война?!
В октябре 1975 года я получил письмо от комсомольцев военно-патриотического отряда "Маресьевец" школы № 42 г. Калинина с просьбой рассказать о боях за ст. Чуприяновка.
Обстоятельства сложились так, что с тех пор я решил привести в порядок свои воспоминания, я выполнил просьбу ребят, написал тогда о боях за ст. Чуприяновка.
Собственно то первое мое письмо и послужило началом, восстановить подробно в памяти все пережитое.
Сейчас, когда финиш недалеко, хочется успеть побольше сделать. Свободного времени мало, я то болею, то работаю, а время бежит быстрее мысли.
В те суровые дни войны вся тяжесть в боях по освобождению земли нашей легла на пехоту, на плечи простых солдат. Получая пополнение в людях, мы вели непрерывные бои, не зная ни сна, ни отдыха.
Захлебываясь кровью и устилая трупами солдат эту прекрасную землю, мы цеплялись за каждый бугор, за каждый куст, за опушки леса, за каждую деревушку, за каждый обгорелый дом и разбитый сарай. Многие тысячи и тысячи наших солдат навечно остались на тех безымянных рубежах.
В декабре 1941 года мы были плохо обеспечены оружием и боеприпасами. Артиллерии и снарядов практически не было. У нас, в стрелковых ротах, были только винтовки и десяток патрон на брата.
Время было тяжелое, враг стоял под Москвой. Вам трудно будет представить, какие это были бои. Немец был вооружен до зубов, его артиллерия разносила наши позиции не жалея снарядов…
Очень многие из вас, имея поверхностное представление – что такое война, самоуверенно считают, что они в достаточной степени осведомлены. Про войну они читали в книжках и смотрели в кино.
Меня, например, возмущают "книжицы про войну", написанные прифронтовыми "фронтовиками" и "окопниками" штабных и тыловых служб, в литературной обработке журналистов.
А что пишут те, которых возвели до ранга проповедников истины? Взять хотя бы К.Симонова с его романами про войну. Сам К.Симонов войны не видел, смерти в глаза не смотрел. Ездил по прифронтовым дорогам, тер мягкое сидение легковой машины. Войну он домысливал и представлял по рассказам других, а войну, чтобы о ней написать, нужно испытать на собственной шкуре! Нельзя писать о том чего не знаешь. О чем может сказать человек, если он от войны находился за десятки километров?…
Многие о войне судят по кино. Один мой знакомый, например, утверждает, что когда бой идет в лесу, то горят деревья.
– Это почему? спросил я его.
– А разве ты в кино не видел?
По кино о войне судят только дети. Им непонятна боль солдатской души, им подают стрельбу, рукопашную с ковырканиями и пылающие огнем деревья, перед съемкой облитые бензином.
Художественное произведение, поставленное в кино или так называемая "хроника событий" дают собирательный образ – боев, сражений и эпизодов – отдаленно напоминающий войну.
Должен вас разочаровать, от кино до реальной действительности на войне, очень далеко. То, что творилось впереди, во время наступления стрелковых рот, до кино не дошло. Пехота унесла с собой в могилу те страшные дни.
Войну нельзя представить по сводкам Информбюро. Война, это не душещипательное кино про любовь на "фронте". Это не панорамные романы с их романтизацией и лакировкой войны. Это не сочинения тех прозаиков-"фронтовиков", у которых война только второй план, фон, а на переднем, заслоняя все пространство в кружевах литературных оборотов и бахроме, стоит художественный вымысел. Это не изогнутая стрела, нарисованная красным карандашом и обозначающая на карте острие главного удара дивизии. Это не обведенная кружочком на карте деревня…
Война – это живая, человеческая поступь – навстречу врагу, навстречу смерти, навстречу вечности. Это человеческая кровь на снегу, пока она яркая и пока еще льется. Это брошенные до весны солдатские трупы. Это шаги во весь рост, с открытыми глазами – навстречу смерти. Это клочья шершавой солдатской шинели со сгустками крови и кишок, висящие на сучках и ветках деревьев. Это розовая пена в дыре около ключицы – у солдата оторвана вся нижняя челюсть и гортань. Это кирзовый сапог, наполненный розовым месивом. Это кровавые брызги в лицо, разорванного снарядом солдата. Это сотни и тысячи других кровавых картин на пути, по которому прошли за нами прифронтовые "фронтовики" и "окопники" батальонных, полковых и дивизионных служб.
Но война, это не только кровавое месиво. Это постоянный голод, когда до солдата в роту доходила вместо пищи подсоленная водица, замешанная на горсти муки, в виде бледной баланды. Это холод на морозе и снегу, в каменных подвалах, когда ото льда и изморози застывает живое вещество в позвонках. Это нечеловеческие условия пребывания в живом состоянии на передовой, под градом осколков и пуль. Это беспардонная матерщина, оскорбления и угрозы со стороны штабных "фронтовиков" и "окопников"
Шумилин А.И.
Ванька ротный
фронтовые мемуары (1941-1945)
"… и каждый из них, умирая, хотел что-то сказать.
Сказать тем, кто останется после них жить
на этой земле, пропитанной их кровью.
Эти мысли и не дают мне покоя."
Сведения о рукописи "Ванька ротный" гвардии капитана запаса Шумилина Александра И льича
Рукопись охватывает период Великой Отечественной Войны с августа 1941 по апрель 1944 г. и затрагивает события которые разворачивались на
Резервный фронт (21.09 – 07.10.41),
Западный фронт (07 – 21.10.41),
Калининский фронт (21.10.41 – 02.10.43),
1 Прибалтийский фронт (02.10.43 – 15.04.44)
Оборонительных операциях:
Вяземская операция (02 – 13.10.41),
Калининская операция (10.10 – 04.12.41)
Наступательных операциях:
Калининская операция (05.12.41 – 07.01.42),
1 Ржевско-Вяземская операция (08.01.41 – 20.04.42),
Бои у города Белый (02 – 27.07.42),
1 Ржевско-Сычевская операция (30.07 – 23.08.42),
2 Ржевско-Сычевская операция (25.11 – 20.12.42),
2 Ржевско-Вяземская операция (02 – 31.03.43),
Смоленская операция (07.08.43 – 02.10.43), * главы 25-31
Духовщинско-Демидовская операция (14.09 – 02.10.43)
А так же в боях местного значения, вплоть до начала Белорусской стратегической наступательной операции.
Наступление на Витебск (03.10.43 – 12.12.43),
Городокская операция (13 – 18.12.43),
Наступление под Витебском (??.02 -??.03.44)
Рукопись включает в себя отдельные части, каждая из которых имеет собственную нумерацию страниц.
1941 год – части… 1-12, 360 стр.
1942 год – части 13-18, 290 стр.
1943 год – части 19-38, 400 стр.
1944 год – части 39-46, 160 стр.
Общий объем рукописи превышает 1200 машинописных листов, отпечатанных через 1,5 интервала. Каждый лист насчитывает 40-42 строк по 65-70 знаков. Автор работал над руописью, в течении восьми лет, до последнего своего часа. К сожалению, многое не успел, в том числе иллюстрации остались "за кадром".
Все описанные события восстановлены по памяти, основным источником хронологии событий были письма с фронта. Например, складки местности описаны с такой точностью, что я сумел выйти на местности в конкретную точку по её описанию.
В 1984 году, в издательство "Воениздат" на рецензию были переданы части 1-8 и 16.
Рецензия
Вот краткие хвалебные выдержки из рецензии:
"Знакомство с рукописью позволяет сделать вывод о том, что автору есть о чем рассказать читателям…
Подкупает искренность, красочность отдельных зарисовок, касающихся солдатских будней, трудных, изнурительных маршей, тех невзгод, которые выпали на долю красноармейцев и командиров в начальный период войны. Все это, несомненно, является достоинством рукописи, говорир о том, что автор в определенной мере владеет пером…
* * *
Что такое война?!
В октябре 1975 года я получил письмо от комсомольцев военно-патриотического отряда "Маресьевец" школы № 42 г. Калинина с просьбой рассказать о боях за ст. Чуприяновка.
Обстоятельства сложились так, что с тех пор я решил привести в порядок свои воспоминания, я выполнил просьбу ребят, написал тогда о боях за ст. Чуприяновка.
Собственно то первое мое письмо и послужило началом, восстановить подробно в памяти все пережитое.
Сейчас, когда финиш недалеко, хочется успеть побольше сделать. Свободного времени мало, я то болею, то работаю, а время бежит быстрее мысли.
В те суровые дни войны вся тяжесть в боях по освобождению земли нашей легла на пехоту, на плечи простых солдат. Получая пополнение в людях, мы вели непрерывные бои, не зная ни сна, ни отдыха.
Захлебываясь кровью и устилая трупами солдат эту прекрасную землю, мы цеплялись за каждый бугор, за каждый куст, за опушки леса, за каждую деревушку, за каждый обгорелый дом и разбитый сарай. Многие тысячи и тысячи наших солдат навечно остались на тех безымянных рубежах.
В декабре 1941 года мы были плохо обеспечены оружием и боеприпасами. Артиллерии и снарядов практически не было. У нас, в стрелковых ротах, были только винтовки и десяток патрон на брата.
Время было тяжелое, враг стоял под Москвой. Вам трудно будет представить, какие это были бои. Немец был вооружен до зубов, его артиллерия разносила наши позиции не жалея снарядов…
Когда я вошёл в избу, посмотрел на фотографию и прочёл надпись, я сказал солдатам:
– Это и есть их Гитлер.
Все сгрудились ещё раз посмотреть на него.
– Ну вот теперь мы знаем, какой есть их Гитлер. Солдаты, толкаясь, с любопытством смотрели на немецкого фюрера в военной форме.
– Смотрите, братцы! – воскликнул кто-то.
– А он тоже руку держит под пуговицей, за пиджаком.
«Хорошо, что политрук роты пропадает где-то в тылах полка и уже месяц не кажет своего носа в роту, – подумал я. – Если бы он сейчас выхватил из рук солдата один из журнальчиков, то имел бы веские доказательства и прямые улики морального разложения командира роты. Мне бы контрреволюции не миновать».
Кому-то из солдат на страницах журнала попались обнаженные девицы. Солдаты бросили смотреть на фюрера и сразу заржали. Размалеванные немки, натягивающие чулки на тонкие изящные ножки, привлекли к себе всеобщее солдатское внимание.
От некоторых солдат уже попахивало спиртным. И они громче всех кричали и ржали.
– У этих не то! – сказал старшина, заглянув журнал.
– У этих, товарищ старшина, ни с заду, ни с переду!
– Видали, братцы! У немцев бабы длинные и тощие!
– На самом деле, как лахудры!
– Сейчас бы сюда мою Дусю! Она их всех своим задом перекрыла!
– У неё во всей фигуре самое главное заднее место!
Я сидел и слушал, как солдаты потешались над немецкими девицами. Молодые солдаты стояли несколько позади и слушали. Сказать им было нечего. Это дело, как и войну, нужно понять и прочувствовать на практике. Шуточное ли дело! Старики про то и про сё начистоту выкладывают. Тут ухо держи остро! Академию пройдёшь! Теорию жизни узнаешь!
Я понимал, что после колоссального напряжения и страха солдаты расслабились. Теперь у каждого на душе и в глазах светилось сознание, что взяли деревню и остались в живых. Теперь каждый из солдат мог свободно вдохнуть, посмеяться до слёз, прихвастнуть и даже выругаться.
Солдаты стали насчёт баб, перебивая друг друга, сыпать разными словечками. И если бы не связной, прибежавший из взвода, разговорам не было бы конца.
Я подал команду провести смену на постах, дал указание старшине насчёт кормёжки и пошёл во взвод в сопровождении связного, куда меня срочно вызывали.
Когда я подошёл к избе, где располагался взвод, старший сержант доложил мне, что немец, которого они упустили, обнаружился в телятнике.
– Он нырнул в полуоткрытые ворота, забежал в хлев и прикрыл затворку за собой. Немец решил отсидеться, а потом незаметно выбраться и убежать. Солдаты услышали слабый шорох в хлеву решили, что немцы в панике оставили в хлеву свиную живность. Сунулись туда, а там действительно ценная живность сидела на навозной куче.
Я посмотрел на немца, он был без головного убора. Каску и пилотку он где-то потерял. Я велел ст. сержанту дать ему немецкое одеяло. Пусть «Фриц» укроется с головой, а то отморозит уши. Я предупредил ст. сержанта, чтобы славяне не болтались без дела по деревне.
– Часовые на постах! Свободная смена в избах!
Сказав связному солдату, чтобы он конвоировал пленного, я направился в штабную избу. Сюда из батальона уже протянули связь, и связисты ковырялись с аппаратом.
Потом звонок из батальона. Мне, конечно, сделали втык, почему я раньше через связного не доложил о взятии деревни. Сделали это не грубо, как обычно, а несколько мягче, но с укором.
У меня на душе просветлело. Я не ждал от них такого обходительного обращения. В сорок первом это было не в моде. Я был доволен совсем другим, я с небольшими потерями занял деревню.
Несколько сотен солдат полегло под деревней в снегу. Они наступали раньше нас и понесли большие потери. Справа от нас наступали роты полка. Они с большими потерями сумели ворваться в деревню Гостинево . Фронт обороны немцев под Старицей был прорван соседней дивизией. Вероятно, поэтому немцы нам здесь не оказали жёсткого сопротивления.
Допрос пленного
Немец был небольшого роста. Волосы темные, всклокоченные. Видно не ариец. Не нашёл времени разложить их на пробор, как это делали другие. Не успел умыться и натянуть пилотку на уши, а тут по деревне беспорядочная стрельба. Он выскочил ночью в пургу и бежал, не помня себя от страха. А ведь он собирался утром привести себя в порядок. Ещё бы! Ему предстояло отправиться в путь.
Теперь он сидел на лавке и беспокойно ерзал. На вопросы он отвечал торопливо, не обдумывая свои ответы. Чувствовалось, что он, попав в плен, никак не мог прийти в себя и освоиться с теперешним своим положением. Фамилию, имя, год и место рождения он выпалил на одном дыхании. Лет ему было около двадцати.
Всё шло гладко и хорошо. Но когда я спросил его о семье, немец вдруг заморгал глазами, всхлипнул жалостно и заёрзал на месте. Ревел он естественно и вполне натурально. Плакал он от души. Слезы, крупные слезы катились у него по щекам. Он плакал навзрыд, подвывая себе писклявым голосом.
Он хотел что-то сказать, пробормотал несколько непонятных слов, несколько раз всхлипнул и заревел с новой силой.
Солдаты мои смотрели и пожимали плечами, они были удивлены и даже опешили. Теперь они смотрели на него снисходительно и даже улыбались. Взрослый мужик, а плачет, как баба. Они смотрели на него, хмыкали и недоумевали.
– Товарищ лейтенант! Пошто он ревёт?
Я подождал, пока немец немного успокоится и сможет сказать хоть пару внятных слов. Тогда его можно будет спросить, почему он, собственно, плачет.
Наши его не пинали, прикладом под ребро не толкали, по дороге сюда вели, не били. У нас вообще не было принято издеваться над пленными.
Наши солдаты с пленными обращались, можно сказать, уважительно, как с людьми. Бывали случаи, когда при конвоировании пленного где-нибудь в тылу из-за телег выбегали повозочные и прочие тыловые и замахивались на немца в сердцах, показывая перед дружками свою прыть и патриотические чувства.
– Давай осади назад и полегче! – отстранял их конвоир стволом винтовки.
– Сходи на передок, возьми себе пленного, а потом налетай! А этот не твой! Видал какой прыткий! Тоже мне тыловая крыса!
Причина, почему ревел немец, нам была неизвестна. И вот он немного успокоился, смотрит жалостно мне в глаза и просит меня, чтобы его отпустили.
– Куда отпустить? В туалет? – переспрашиваю я.
– Нейн-нейн!.. Нет-нет! Туда, к немцам! Домой! На хаузе! У меня отпуск! – и он стал торопливо вытаскивать из нагрудного кармана униформы своё отпускное свидетельство «Урлауб шайн». – Вот! – тыкал он в бумажку пальцем. – Я шесть месяцев на восточном фронте. Мне положен отпуск. Я вчера получил документы. Я должен ехать домой! [Я устал.] Ферштеен зи? – устало доказывал немец.
– Ферштеен! Ферштеен! – отвечал я. – Это нам, муде ферштейн!
– Чаво он говорит, товарищ лейтенант, – спрашивают меня солдаты.
– Он просит, чтобы мы его отпустили. Ему нужно ехать домой! – У него отпуск. Он должен ехать в Германию.
Солдаты, услышав причину рёва, схватились за животы и закатились дружным радостным смехом. Смеялись они по-настоящему до слёз. У немца слезы от расстройства, а солдат пробило от смеха слезой.
Такое дело! Многие ржали до коликов в животе.
Немец, видно, усёк, что я перевёл его просьбу солдатам. Он посмотрел на них и снова заревел. У солдат по щекам катились слезы. Плакали все. И ржали, как лошади.
– Ну и потеха! Вот уморил! Ведь всех, стерва, довёл до слёз!
Немец обвёл всех внимательным взглядом, заморгал глазами и опять заревел.
– Товарищ лейтенант! Уберите его отселя! Он всех тут нас замертво на полу уложит!
– Ты смотри, в штаны не напусти! – вставил другой.
– Ведь надо же, случилось!
– Ух, мать твою! Больше не могу!
– Вы его спросите… – и солдат валился на пол навзничь и катался по полу дергаясь.
Александр Ильич Шумилин
Ванька-ротный
"… и каждый из них, умирая, хотел что-то
сказать… Сказать тем, кто останется после
них жить на этой земле, пропитанной их
кровью. Эти мысли и не дают мне покоя".
Сведения о рукописи "Ванька ротный" гвардии капитана запаса Шумилина А. И
Рукопись охватывает период Великой Отечественной Войны с августа 1941 по апрель 1944 г. и затрагивает события которые разворачивались на…
Фронтах:
Резервный фронт (21.09–07.10.41),
Западный фронт (07–21.10.41),
Калининский фронт (21.10.41–02.10.43),
1 Прибалтийский фронт (02.10.43–15.04.44)
Оборонительных операциях:
Вяземская операция (02–13.10.41),
Калининская операция (10.10–04.12.41)
Наступательных операциях: (Информация на соответствие ещё не проверялась.)
Калининская операция (05.12.41–07.01.42),
1 Ржевско-Вяземская операция (08.01.41–20.04.42),
Бои у города Белый (02–27.07.42),
1 Ржевско-Сычевская операция (30.07–23.08.42),
2 Ржевско-Сычевская операция (25.11–20.12.42),
2 Ржевско-Вяземская операция (02–31.03.43),
Смоленская операция (07.08.43–02.10.43),
Духовщинско-Демидовская операция (14.09–02.10.43)
А также в боях местного значения, вплоть до начала Белорусской стратегической наступательной операции.
Наступление на Витебск (03.10.43–12.12.43),
Городокская операция (13–18.12.43),
Наступление под Витебском (??.02 -??.03.44)
Рукопись включает в себя отдельные части, каждая из которых имеет собственную нумерацию страниц:
1941 год - части 01–11, 333 стр.
1942 год - части 12–18, 318 стр.
1943 год - части 19–38, 420 стр.
1944 год - части 39–46, 165 стр.
Общий объем рукописи превышает 1200 машинописных листов, отпечатанных через 1,5 интервала (с учетом рукописных 1152). Каждый лист насчитывает 40–42 строк по 65–70 знаков. Автор работал над рукописью, в течении восьми лет, до последнего своего часа. К сожалению, многое не успел, в том числе иллюстрации остались "за кадром". Все описанные события восстановлены по памяти, основным источником хронологии событий были письма с фронта. Например, складки местности описаны с такой точностью, что при желании можно выйти в конкретную точку по её описанию.
"Знакомство с рукописью позволяет сделать вывод о том, что автору есть о чём рассказать читателям … Подкупает искренность, красочность отдельных зарисовок, касающихся солдатских будней, трудных, изнурительных маршей, тех невзгод, которые выпали на долю красноармейцев и командиров в начальный период войны. Всё это, несомненно, является достоинством рукописи, говорит о том, что автор в определенной мере владеет пером … Слов нет, автором проделана большая работа, но в представленном виде рукопись не отвечает требованиям, которые предъявляются к военным мемуарам…".
Шумилин Александр Ильич
Год рождения - 1921
Год смерти - 1983
Национальность - русский
Прохождение службы в Вооружённых Силах Союза ССР - с 25.10.1939 по 17.03.1946
Курсант МКПУ - 10.1939 - 08.1941
Командир взвода - 08.1941 - 10.1941
Командир роты - 10.1941 - 01.1942
Адъютант сб - 01.1942 - 03.1942
Командир роты - 03.1942 - 09.1942
Начальник штаба опб - 09.1942 - 03.1943
ПНШ сп по разведке - 03.1943 - 04.1944
На излечении по ранению - 04.1944 - 10.1944
Помощник военного коменданта - 10.1944 - 09.1945
Военный комендант - 09.1945 - 03.1946
Имеет боевые награды.
Член ВКП(б) с марта 1943 года.
Воинское звание гвардии капитан.
Инвалид ВОВ
Что такое война?
В октябре 1975 года я получил письмо от комсомольцев военно-патриотического отряда "Маресьевец" школы № 42 города Калинин с просьбой назвать фамилии тех, кто захоронен в братской могиле, возле платформы станции Чуприяновка. Я написал в письме о боях за станцию Чуприяновка и о том, как погибшие солдаты стали неизвестными. Обстоятельства сложились так, что с тех пор я решил привести в порядок свои воспоминания. Собственно, это письмо и послужило началом работы над книгой, - восстановить подробно в памяти всё пережитое. Сейчас, когда мой "финиш" недалеко, хочется успеть, как можно больше сделать. Свободного времени мало, я то болею, то работаю, а время бежит быстрее мысли.
В те суровые дни войны, вся тяжесть в боях по освобождению земли нашей легла на пехоту, на плечи простых солдат. Получая пополнение в людях, мы вели непрерывные бои, не зная ни сна, ни отдыха. Захлёбываясь кровью и устилая трупами солдат эту прекрасную землю, мы цеплялись за каждый бугор, за каждый куст, за опушки леса, за каждую деревушку, за каждый обгорелый дом и разбитый сарай. Многие тысячи и тысячи наших солдат навечно остались на тех безымянных рубежах.
В декабре 1941 года мы были плохо обеспечены оружием и боеприпасами. Артиллерии и снарядов практически не было. У нас, в стрелковых ротах, были только винтовки и десяток патрон на брата. Время было тяжёлое, враг стоял под Москвой. Вам трудно будет представить, какие это были бои. Немец был вооружен "до зубов", его артиллерия разносила наши позиции не жалея снарядов…
Очень многие из вас, имея поверхностное представление о том, что такое война, самоуверенно считают, что они в достаточной степени осведомлены. Про войну они читали в книжках и смотрели в кино. Меня, например, возмущают книжицы "про войну", написанные прифронтовыми "фронтовиками" и "окопниками" штабных и тыловых служб, в литературной обработке журналистов.
А что пишут те, которых возвели до ранга проповедников истины?! Взять хотя бы К. Симонова с его романами про войну. Сам К. Симонов войны не видел, смерти в глаза не смотрел. Ездил по прифронтовым дорогам, тёр мягкое сиденье легковой машины. Войну он домысливал и представлял по рассказам других, а войну, чтобы о ней написать, нужно испытать на собственной шкуре! Нельзя писать о том, чего не знаешь. О чём может сказать человек, если он от войны находился за десятки километров?!..
Многие о войне судят по кино. Один мой знакомый, например, утверждал, что когда бой идёт в лесу, то горят деревья.
Это почему? - спросил я его.
А разве ты в кино не видел?
По кино о войне судят только дети. Им непонятна боль солдатской души, в кино им подают стрельбу, рукопашную с кувырканиями и пылающие огнём деревья, облитые перед съёмкой бензином.
Художественное произведение, поставленное в кино, или так называемая "хроника событий", дают собирательный образ: боёв, сражений и эпизодов, - отдаленно напоминающий войну. Должен вас разочаровать, от кино до реальной действительности на войне, - очень далеко. То, что творилось впереди, во время наступления стрелковых рот, до кино не дошло. Пехота унесла с собой в могилу те страшные дни.
Войну нельзя представить по сводкам Информбюро. Война - это не душещипательное кино про любовь на "фронте". Это не панорамные романы с их романтизацией и лакировкой войны. Это не сочинения тех прозаиков-"фронтовиков", у которых война - только второй план, фон, а на переднем, заслоняя всё пространство в кружевах литературных оборотов и бахроме, стоит художественный вымысел. Это не изогнутая стрела, нарисованная красным карандашом и обозначающая на карте остриё главного удара дивизии. Это не обведенная кружочком на карте деревня…
Война - это живая, человеческая поступь солдата, - навстречу врагу, навстречу смерти, навстречу вечности. Это человеческая кровь на снегу, пока она яркая и пока ещё льётся. Это брошенные до весны солдатские трупы. Это шаги во весь рост, с открытыми глазами - навстречу смерти. Это клочья шершавой солдатской шинели со сгустками крови и кишок, висящие на сучках и ветках деревьев. Это розовая пена в дыре около ключицы - у солдата оторвана вся нижняя челюсть и гортань. Это кирзовый сапог, наполненный розовым месивом. Это кровавые брызги в лицо, - разорванного снарядом солдата. Это сотни и тысячи других кровавых картин на пути, по которому прошли за нами прифронтовые "фронтовики" и "окопники" батальонных, полковых и дивизионных служб.
Но война - это не только кровавое месиво. Это постоянный голод, когда до солдата в роту доходила вместо пищи подсоленная водица, замешанная на горсти муки, в виде бледной баланды. Это холод на морозе и снегу, в каменных подвалах, когда ото льда и изморози застывает живое вещество в позвонках. Это нечеловеческие условия пребывания в живом состоянии на передовой, под градом осколков и пуль. Это беспардонная матерщина, оскорбления и угрозы со стороны штабных "фронтовиков" и "окопников".
В этот раз нам поставили задачу подойти к деревне ночью, используя темноту. Пойти с солдатами в атаку ночью дело непростое. В темноте не видно, кто где идёт, а кто уткнувшись в снегу лежит. Пойди их поищи! /в темноте. Попробуй их найди и подними./
Я могу остаться с горсткой солдат перед деревней. Что за народ? Они лучше будут лежать под ураганным огнём, чем рывком побегут на деревню.
Вот солдатская психология. А может, просто страх? Успех ночной атаки в быстроте. Бросок всей ротой на деревню. Главное добежать до первых домов. А там дело пойдёт. Но разве солдата убедишь словами?
В роту накануне дали новое пополнение. Все они немолодые. Знают, чем занимаются солдаты на войне. Люди все разные. Что у них на уме? У меня сотни вопросов и ни одного ответа. Мне бы нужно было отработать с ними ночную атаку, расставить их по местам и погонять их много раз где-нибудь в тылу. Но разве мне разрешат снять роту с обороны, в которой мы лежим в поле на снегу.
Накануне был сильный снегопад. Но уже два дня стоит тихая погода. Во время снегопада немцы вели себя неспокойно, усилили свои посты, постоянно стреляли и беспрерывно светили передний край ракетами. Теперь, когда снег с неба падать перестал, когда под взлёт осветительной ракеты кругом можно было видеть большое пространство, немцы несколько успокоились и прекратили стрельбу.
Перед выходом ночью с опушки леса я решил раздать солдатам чистые маскхалаты. Немцы привыкли видеть наших солдат на опушке леса в серых шинелях. До самого последнего момента я держал маскхалаты в ротной повозке и не разрешал старшине их выдавать. Пусть немцы привыкнут к серому цвету наших шинелей. Старшина удивлялся, почему я держу их в повозке и никому не даю.
Белые маскхалаты это неожиданность для немцев. Появление солдат в халатах застанет немцев врасплох. У них в памяти серые шинели, а перед ними появятся русские в совершенно новом виде. Немцы могут подумать, что к нам подошли свежие резервы.
Когда стихла пулемётная стрельба, до нас из деревни долетел негромкий говор немецких часовых. О чём они говорили с большого расстояния, не разберёшь. /Договорить они были любители. Часовые день и ночь болтали вроде как одно и то лее./ А вообще немцы были любители поговорить. Они рты закрывали только во время сна и еды.
Среди ночи солдаты одели маскхалаты, и рота стала медленно подвигаться вперёд. Я решил мелкими группами сосредоточиться в небольшой лощине. Солдат поочередно выводили туда. Из лощины можно будет рывком податься вперёд, добежать до огородов и ворваться в деревню.
Сначала всё шло хорошо. В лощину перебрались без звука. До деревни осталось рукой подать. Я вполголоса подаю команду:«– Рота вперёд!» А мои солдатики лежат, как глухие, завалились поглубже в снег, посматривают на меня.
Кричать и повышать голос нельзя. Немцы близко. Солдаты ждут, чтобы кто-нибудь первым поднялся. Я поднимаюсь, выхожу из лощины и оглядываюсь назад. Солдаты начинают шевелиться. Несколько человек поднимаются и идут за мной. До огородов осталось немного. Я иду и жду. Немец вот-вот обнаружит [нас] и полоснёт пулемётным огнём. /полоснёт из пулемёта. Мурашки ползут по спине. Дыхание перехватило. Я продолжаю идти. И каждый свой шаг вперёд я считаю последним.
Умирать нет охоты. Почему я должен идти впереди всех своих солдат и показывать им пример, проверяя своим телом, на себе, будет немец стрелять или нет? Почему я должен подставлять себя первым под пули? Почему они, мои солдаты, должны прятаться за моей спиной? А потом скажут, что я в составе стрелковой роты в атаку ходил.
До деревни десять шагов. В висках тупыми ударами пульс отбивает последние секунды. Сейчас, может, всё кончится. И вот я исчезаю в тёмной дыре ворот. За моей спиной кто-то тяжело дышит, это небольшая группа моих солдат, как я и предполагал.
В сарае пусто. Внутри снежные сугробы. Сверху с дырявой крыши из-под снега свисают пряди прелой соломы. Солдаты ручейком вливаются в открытые ворота сарая. Они несколько оживились, но стоят настороженно, проглотили страх и слюну, но бесстрашия не обрели. Они рады, что без выстрела добрались до сарая и забрались вовнутрь. Стоят, сбившись кучей, и смотрят на меня. И опять всё сначала! Пока я не выйду из сарая, они не сделают шага вперёд, ни один с места не тронется. Как будто мне одному нужна эта «вшивая» деревня и война.
Сержанты жмутся в общую кучу. На фронте они такие тихие и робкие, не то что в тылу. В тылу они горластые, глотку дерут на солдат, покрикивают, гнут их в дугу. Куда девалась их прыть?
Что могу я один сделать с полсотней солдат? Старички мои знают, чего стоит жизнь. Я в роте самый молодой. Кричать и выкидывать их из сарая нельзя. Избы, где находятся немцы, близко. Я рукой показываю кому куда бежать, а они стоят неподвижно и тупо смотрят на меня, жмутся друг к другу.
Но среди них есть и такие, которые посмелей. Человек пять, не больше. Они выглядывают из ворот сарая, но сделать шаг навстречу смерти боятся. Что делать? Не вытаскивать же из сарая по очереди каждого за рукав, не выпихивать их, не подталкивать их в спину коленкой под зад, не вышвыривать их наружу за шиворот. Они стоят и выходить из сарая боятся.
Потом, конечно, будут взахлёб рассказывать, как они рывком ворвались в деревню. Я делаю два шага к стоящей толпе, они отступают на два шага назад в глубь сарая.
– Ну и войско! Мать их вашу за ногу! – вслух выпаливаю я.
Я подзываю знаком руки пятерых самых шустрых и показываю им на ближайшие два дома. Солдаты в знак согласия кивают мне головой.
Я оглядываюсь на остальных, качаю головой и матерюсь вполголоса, грожу в их сторону кулаком и сам с пятерыми выхожу из сарая.
До ближайшей избы короткий бросок. Мы пригнувшись бежим по глубокому снегу, вскидывая вверх коленки. А солдатики мои, что остались в сарае, не особенно спешат, а посматривают, что будет с нами дальше./
Мурашки ползут по спине. Дыхание сперло. Я продолжаю идти. Каждый шаг считаю последним. Ещё шаг – и смерть впереди.
Почему я должен идти впереди своих солдат и быть им примером, проверяя на себе, будет немец стрелять или нет? Почему я должен подставлять себя под пули первым? Почему они прячутся за моей спиной? До деревни десяток шагов. В висках тупыми ударами пульс отбивает последние секунды. Сейчас могут грянуть выстрелы, и всё кончится. Я подхожу к сараю и исчезаю в темноте раскрытых ворот. Слышу за моей спиной – кто-то дышит.
В сарае пусто. Внутри снежные сугробы. Сверху с дырявой крыши из-под снега свисают пряди прелой соломы. Солдаты роты ручейком вливаются в открытые ворота сарая. Солдаты несколько оживились, но стоят настороженно и ловят ухом звуки. Они рады, что без выстрела забрались вовнутрь. Стоят, сбившись кучей, и смотрят на меня, что я буду делать дальше. Опять всё сначала! Пока я не выйду из сарая, они отсюда не сделают шага вперёд. Как будто мне одному нужна эта «вшивая» деревня.
Сержанты жмутся позади солдат. На фронте они тихие и робкие, не то что в тылу. В тылу они глотку дерут на солдат и гнут их в дугу. А тут, перед немцем, куда девалась их прыть.
А что я могу один сделать сейчас с целой ротой.
Ну подождите, возьмём деревню, я вас погоняю, поторчитесь вы у меня в снегу.
Старички – те знают, что стоит солдатская жизнь. Я в роте самый молодой. Кричать и выпихивать их из сарая сейчас бесполезно. Избы, где находятся немцы, от сарая близко. Я рукой показываю, кому куда бежать, а они пятятся назад и тупо смотрят в землю.
Но есть среди них такие, которые пошустрей. Человек пять, не больше. Они выглядывают из ворот сарая, но боятся сделать первый шаг. Что делать? Не вытаскивать же каждого за рукав, поддавая коленкой под зад, не вышвыривать их за шиворот наружу. Они стоят и выходить из сарая боятся.
