Хитровка. Хитровка гиляровский

В старину район Кулишек и Ивановской горки, где располагается нынешняя Хитровская площадь, был одним из самых привилегированных предместий Москвы. Здесь находился загородный дворец Великого князя московского Ивана III. Здесь селилась вельможная знать, которая сохраняла свои владения по большей части до середины XIX века.

До наполеоновского нашествия на месте современной Хитровской площади находились два владения, выгоревшие в пожар 1812 г. В 1824 г. генерал-майор в отставке Николай Захарович Хитрово, имевший свой дом поблизости, на Яузском бульваре, выкупил оба владения. Он обустроил территорию, замостил камнем образовавшуюся на месте пепелища площадь, установил масляные фонари. Площадь, получившую вскоре название Хитровской, Николай Захарович подарил городу. Помимо этого Хитрово скупил дома по южной границе площади от Петропавловского переулка до Яузского бульвара и устроил здесь торговые ряды с подворьем для торговцев мясного и зеленного рынка. В состав этих построек вошли два здания XVII века, в которых в старину располагалось Певческое подворье Крутицкого Митрополита [нет в нашем списке]. После смерти Хитрово в 1827 г. торговые ряды перешли к другим владельцам и в перестроенном виде сохранились до нашего времени.

Сохранился и собственный дом Н.З. Хитрово (Подколокольный пер., д. 16/2, стр. 5). Он находится во дворе жилого здания, возведенного в 1937-41 годах для (Подколокольный пер., д. 16/2).

С восточной стороны площади в 1837 г. были возведены дополнительные торговые ряды, разобранные перед Первой Мировой войной потомственными почетными гражданами Москвы Карзинкиными и Телешовыми для устройства сада, примыкавшего к их усадьбе на Покровском бульваре (). На месте этого сада в конце 1920-х годов по проекту архитектора М.В. Крюкова было возведено многоэтажное жилое здание (Подколокольный пер., д. 13/1), сохранившееся в реконструированном виде и имеющее статус ценного градоформирующего объекта.

В 1860-е годы торговые ряды с жилыми помещениями во втором этаже были построены и по западной границе Хитровской площади во владении П.В. Степанова, позже перешедшего к его дочери Е.П. Ярошенко. Во дворе этого владения сохранились (Подкопаевский пер., д. 11, стр. 1).

После отмены крепостного права, когда многие крестьяне отправились в Москву в поисках работы, Хитровская площадь превратилась в биржу труда, рынок неквалифицированной рабочей силы под открытым небом. Позже на площади был построен металлический навес и открылась народная столовая. В окрестных домах были устроены дешевые меблированные комнаты и ночлежки. В доме Н.З. Хитрово расположилась Орловская лечебница для оказания медицинской помощи обитателям Хитровки.

К началу ХХ века площадь и ее ближайшие окрестности стали достаточно криминализированным районом. Резкий рост преступности на Хитровке был зафиксирован в первые послереволюционные годы. Поэтому в начале 1920-х годов Моссовет принял серьезные меры по очистке Хитровки от преступного элемента. Вскоре на площади разбили сквер, а в 1930-е годы здесь возвели здание средней общеобразовательной школы, перепрофилированной несколько позже в электромеханический техникум. Это здание было снесено в 2009 году. А годом ранее была предпринята попытка возвести на Хитровской площади восьмиэтажный офисный центр, что вызвало серьезный протест как со стороны краеведческих организаций, так и со стороны простых москвичей и деятелей искусств.

16 октября 2008 г. Историко-культурный экспертный совет (ИКЭС) Москомнаследия (сейчас – Департамент культурного наследия города Москвы) рассмотрел заявку местных жителей о придании статуса объекта культурного наследия ансамблю допожарной и послепожарной застройки Хитровской площади. Решением ИКЭС от 16 октября 2008 г. (заключение № 16-01-4992/7-(24)-1) район Хитровской площади отнесен к выявленным объектам культурного наследия «Достопримечательное место «Хитровка» с окружающей застройкой в составе кварталов № 123, 124, 125, 126, 127». Помимо этого Хитровская площадь входит в охраняемый археологический объект культурного наследия «Белый город».

В границах достопримечательного места «Хитровка» помимо вышеупомянутых памятников располагаются и иные объекты культурного наследия:

(Малый Трехсвятительский пер., 10)

Городская усадьба Лопухиных – Кирьяковых – доходное владение Буниных (Хитровский пер., д. 3)

Знаменитый дом «Утюг» на углу Петропавловского и Певческого переулков. Дом был возведен в XIX веке на основе каменных хозяйственных построек усадьбы дворян Свиньиных и перестроен в 1925 г. по проекту известного архитектора И.П. Машкова.

Вообще говоря, Москва Гиляровского - одна из наиболее исследованных тем «городского» текста - на стыке литературы и краеведения. А о Хитровке не написал разве что ленивый, знающий, что до него с фотографиями и гораздо лучше написали уже много раз.
Но я хожу по городу своими маршрутами и со своей скоростью, поэтому, хотя, как выяснилось, в этих переулках я уже бывала, заблуждалась и находила много интересного, специально по Хитровке я не ходила.
Решила это исправить: сначала сходила на экскурсию к коллеге, потом прогулялась сама с фотоаппаратом, собираюсь идти еще раз и охватить один двор, который не охватила (почему - расскажу немного позже). А потом уже перечитала главу «Хитровка» из цикла «Москва и москвичи».
Поэтому эта прогулка - не маршрутами «Москвы и москвичей» (1917—1926), а мое впечатление от этой местности с некоторыми комментариями Владимира Алексеевича Гиляровского.

Против обычных способов ведения повествования начнем сразу же со скелета в шкафу.

Откуда вообще пошло название «Хитровка»?

В 1824 году генерал-майор Николай Захарович Хитрово благоустраивает (после последствий пожара 1812 года) и дарит городу площадь в Мясницкой части Москвы.

Гиляровский: «Большая площадь в центре столицы, близ реки Яузы, окруженная облупленными каменными домами, лежит в низине, в которую спускаются, как ручьи в болото, несколько переулков».

Площадь впоследствии и называют по имени ее создателя и благотворителя. Вот и весь секрет.

Сохранился главный дом усадьбы Хитрово, нынешний облик которого сформировался к 1823 году.
Как часто бывает, владельцы дома сменялись. В последнем десятилетии XIX века там была устроена Орловская лечебница для бедных.
Ныне в этом здании располагается Медицинский колледж имени Клары Цеткин (Клара Цеткин в свое время устроила в Орловской лечебнице фельдшерскую школу).

Местные обитатели строго следят за приходящими прямо у входа. Но вроде бы мы их не рассердили.

Гиляровский: «Мрачное зрелище представляла собой Хитровка в прошлом столетии. В лабиринте коридоров и переходов, на кривых полуразрушенных лестницах, ведущих в ночлежки всех этажей, не было никакого освещения. Свой дорогу найдет, а чужому незачем сюда соваться! И действительно, никакая власть не смела сунуться в эти мрачные бездны».

Мы в Подколокольном переулке. Видите мальчика на мотоцикле? Он стоит напротив входа в замечательный двор. Когда я ходила с экскурсией, экскурсовод не хотела вести нас туда, т. к., по ее мнению, место очень неприятное. Но все-таки согласилась. Оказалось, что на въезде стоит машина и разгружает бытовую технику. Но мы ее как-то все-таки обошли, чуть ли не перепрыгнув через чей-то холодильник. И это того стоило! Таких аутентичных московских двориков я давненько не видела. Я решила вернуться и все подробнейше фотозапечатлеть. Но в день, когда я смогла приехать вновь, оказалось, что там снимает клип группа «ОдноНо», о чем и сообщил мне мальчик, утешив, что я смогу придти поснимать через час. Но через час у меня начал садиться аккумулятор фотоаппарата, да и устала я уже немного. Поэтому - про двор когда-нибудь напишу отдельно.

А чуть дальше, на самой площади, тоже снимали какое-то кино - уже более масштабно. А вообще очень уж там хорошая натура, недаром этот дворик произвел на меня такое впечатление. На Хитровке постоянно снимают видео, делают фотосессии. Не эстетики и музыкальной паузы ради, но чисто для примера - клипец другой группы, снятый в этих дворах:

Нежно люблю надписи на стенах.

Лихо заворачивает с Хитровской площади Певческий переулок.

Из Википедии: «Название дано в 1994 году в память находившегося неподалёку исчезнувшего Певческого (Крутицкого) переулка, где проживали у Яузских ворот, певчие Крутицкого архиерея. В своём произведении «Москва и москвичи» Гиляровский ошибочно пишет, что Свиньинский переулок назывался Певческим. Нет ни одного исторического документа, подтверждающего его слова».

Гиляровский (обиженно): «В адресной книге Москвы за 1826 год в списке домовладельцев значится: «Свиньин, Павел Петрович, статский советник, по Певческому переулку, дом № 24, Мясницкой части, на углу Солянки».
Свиньин воспет Пушкиным: «Вот и Свиньин, Российский Жук». Свиньин был человек известный: писатель, коллекционер и владелец музея. Впоследствии город переименовал Певческий переулок в Свиньинский».

Гиляровский: «Лицевой дом, выходивший узким концом на площадь, звали «Утюгом». Мрачнейший за ним ряд трехэтажных зловонных корпусов звался «Сухой овраг», а все вместе — «Свиной дом». Он принадлежал известному коллекционеру Свиньину. По нему и переулок назвали. Отсюда и кличка обитателей: «утюги» и «волки Сухого оврага».

В 1925 году дом надстроен двумя этажами по проекту архитектора И. П. Машкова.

Петропавловский переулок. Вдали виднеется Храм Троицы Живоначальной в Серебряниках.

А вот и «Каторга».

Гиляровский: «Дома, где помещались ночлежки, назывались по фамилии владельцев: Бунина, Румянцева, Степанова (потом Ярошенко) и Ромейко (потом Кулакова). В доме Румянцева были два трактира — «Пересыльный» и «Сибирь», а в доме Ярошенко — «Каторга». Названия, конечно, негласные, но у хитрованцев они были приняты.
…Выше всех была «Каторга» — притон буйного и пьяного разврата, биржа воров и беглых. «Обратник», вернувшийся из Сибири или тюрьмы, не миновал этого места. Прибывший, если он действительно «деловой», встречался здесь с почетом. Его тотчас же «ставили на работу».

Палаты были построены в середине 17 века придворным (стольником) Алексея Михайловича Емельяном Бутурлиным.

Домовладелица Елизавета Платоновна Ярошенко, купив это здание, решила не ремонтировать его (было бы дорого), а дешево сдавать. Тогда здесь и появляется ночлежка и трактир «Каторга».

Гиляровский: «Двух- и трехэтажные дома вокруг площади все полны такими ночлежками, в которых ночевало и ютилось до десяти тысяч человек. Эти дома приносили огромный барыш домовладельцам. Каждый ночлежник платил пятак за ночь, а «номера» ходили по двугривенному. Под нижними нарами, поднятыми на аршин от пола, были логовища на двоих; они разделялись повешенной рогожей. Пространство в аршин высоты и полтора аршина ширины между двумя рогожами и есть «нумер», где люди ночевали без всякой подстилки, кроме собственных отрепьев…»

Войдем во двор. Вообще-то там сейчас стоит кодовый замок. Но ведь первый раз я ходила с экскурсией -

Разрушение всегда становится матерью созидания. Таким примером стала Хитровская площадь в Москве. На этом месте спокойно жили люди, пока не случилась трагедия. Возобновленная и отстроенная территория должна была стать своеобразным торговым центром, но превратилась в обитель

Городские власти разных временных периодов меняли планировку местности, видоизменяли или сносили постройки, но название до сих пор вызывает у населения смешанные чувства. С одной стороны, это нечто, что напоминает рынок, описанный в начале книги «История одного убийцы» Зюскинда, с другой - красивейшая площадь.

История создания

Никто и подумать не мог, что Хитровская площадь в Москве будет существовать. Если бы не печальное стечение обстоятельств, то, кто знает, возможно, и до наших дней эта территория оставалась бы своеобразным города.

Когда по Москве прошелся пожар 1812 года, было уничтожено большое количество зданий. В том числе сгорели и многие жилые дома. Так как содержать средства в сокровищницах или имитациях банков принято не было, деньги вкладывали в драгоценности, недвижимость или просто хранили дома. После того как город был сожжен, многие потеряли и жилье, и средства к существованию. Не стали исключением и жители двух особняков в центре Белого города Москвы.

Владельцы не могли самостоятельно восстановить дома, а налоги им все равно приходилось платить. Решено было спустить с молотка эти имения. Выкупил их Н. З. Хитрово для того, чтобы построить площадь и подарить ее городу.

Такой факт задокументирован в переписке Николая Захаровича с тогдашним губернатором. Благодаря щедрости горожанина Москва получила красивое место под названием Хитровская площадь.

План площади и ее округи

На генеральном плане изображена площадь, одна сторона окружена зданиями, а другие - деревьями, которые придали бы красоты. Четыре «ребра» были названы соответственно сторонам света.

Южная поместила на себе торговые ряды и жилые подворья. Когда Хитрово умер, эти строения перешли к новым владельцам, но сохранились и до наших дней, хотя немного измененные.

Хитровская площадь не отвечала плану своего «родителя». После смерти генерала увеличили количество торговых рядов, застроив парк. Расположение в центре города делало этот рынок чрезвычайно популярным, и со временем сюда начало приходить все больше и больше покупателей и торговцев.

Хитровская площадь в 19 веке (со второй половины) начала новый этап в развитии.

Опасный период

В первой половине XIX века был достроен еще один торговый ряд на «восточной» стороне. Строительство парковой зоны было сначала отложено, а после и вовсе проигнорировано после возведения «северной» и «западной» сторон. Некоторые из палат также сохранились до наших дней, правда, уже немного видоизмененные как внутри, так и снаружи.

Хитровская площадь набирала торговые обороты с каждым годом еще больше.

Сначала перед церковными праздниками и во время народных гуляний выходили продавцы с переносными лотками, затем места начали занимать постоянные арендаторы.

Настоящий ад начался, когда над местностью построили навес. Здесь расположилась биржа труда, и в поисках заработка сюда начали сходиться безработные, беглые крестьяне со всей округи. Многие так и остались. За пару лет Хитровская площадь превратилась в пристанище для обездоленных и пьющих. Словом, если люди искали в Москве место, где находилось социальное дно, то оно расположилось именно здесь.

Кроме неблагополучного контингента там образовался еще и полнейший крах любой инфраструктуры. Отсутствие освещения, разбои и воровство процветали в районе. Местные говорили, что фонари им не нужны, так как свои дорогу всегда найдут, а чужим и пытаться нечего.

Тогдашняя Хитровская площадь - самое опасное место в Москве XIX века.

В 1929 году на этом месте было построено здание, которое более известно как «Утюг», в нем разместился гастроном. В квартирах жили многие горожане, в том числе и знаменитые, например, актер Евгений Моргунов.

В 20-х годах Хитровская площадь лишилась сквера с редкими и ценными сортами деревьев. Из былых растений остались только три тополя.

В конце 30-х началась стройка излюбленного местными жителями «дома со скульптурами». В то же время была возведена школа как заменитель Зачатьевского монастыря.

Лишилась Хитровская площадь, самая опасная некогда, и своего имени. Её переименовали в Горьковскую. просуществовал до 60-х годов XX века. Его появление привязывают к потому что считают, что Максим Горький приходил сюда за вдохновением и изучал особенности жизни пропащих людей. Но у этого факта нет документального подтверждения.

Реконструкция

Идея восстановить прежний облик площади возникла еще в 1996 году. Однако только в 2008 году заявка о перестройке была рассмотрена. Местным жителям предложили проект, согласно которому вместо Электромеханического колледжа должен был возникнуть предназначенный для офисов. Кроме самого здания планировалось построить большую парковку на пятьсот мест. Однако это вызвало негодование среди местных жителей и краеведов. Было собрано свыше 10 тысяч подписей, и историческое наследие удалось отстоять.

Недавно правительство предоставило Хитровке охранный статус.

Достопримечательности

Хитровская площадь, опасное место в прошлом столетии, возвращает свой былой светлый образ. Сюда часто приходят прогуляться и посмотреть на легендарные места. Киноманы представляют Моргунова, который часто выходил во двор, чтобы поиграть в мяч или подождать друга.

Отдельную ценность представляют архитектурные сооружения, среди которых - сохранившийся дом Хитрово, доходное имение Бунина.

Музыканты чтят площадь как место рождения Александра Скрябина. Сохранилось и здание, основанное в XVII веке, - дом Ярошенко, который в разное время принадлежал высокопоставленным чиновникам.

Среди филологов известен располагавшийся в одной из квартир, в котором собирались наиболее известные писатели и поэты. Также здесь проживала Л. Кашина, ставшая прототипом Анны Снегиной. Они с Сергеем Есениным были близкими друзьями, и поэт часто приезжал погостить.

Мифы площади

Поговаривают, что Хитровская площадь, опасная когда-то, привлекла и легендарную аферистку - Соньку Золотую Ручку. Именно здесь она находила свой круг общения, могла попрактиковаться в умениях и научиться новым. Как гласят легенды, в одном из домов девушка спрятала клад, состоящий из награбленных драгоценностей, но найти его так никому не удалось до сих пор. Любители легкой наживы либо либо погибали при загадочных обстоятельствах.

А еще по улицам якобы разгуливают призраки. Они появились, когда воры попытались обогатиться за счет Храма Николая Чудотворца. Злоумышленники решили сделать подкоп, и когда были уже под святилищем, то здание не выдержало и завалилось прямо на них. С тех пор их души бродят по улицам и пугают прохожих просьбами отмолить чужой грех.

Другой вариант гласит, что купец-погорелец во сне увидел Николая Чудотворца, который приказал ему украсть и продать рясу со статуи, чтобы на эти деньги возобновить дела. Мужчина его послушал, а одеяние через время оказалось на прежнем месте.

Современная площадь

Хитровка - это уникальный район города не только потому, что ей удалось сохранить исторические здания. Это единственное место в центре Москвы, в котором жилых помещений на порядок больше, чем офисов и развлекательных центров. Жители отвоевали площадь один раз, и сейчас снова готовы отстоять свою территорию в борьбе с застройщиками.

Очень часто местное население может наблюдать съемки исторических фильмов на территории Хитровской площади, которая стала гордостью Москвы.

September 24th, 2015

Всего 41 фото

Подробно рассказывать о Хитровке - дело захватывающее, затейливое и не очень благодарное в тоже самое время. В сети столько детальной и эмоциональной информации о Хитровке, что её можно найти на любой вкус и цвет, поэтому пытаться подробно пересказывать все то, что уже сделано другими, в том числе и Гиляровским, я посчитал не имеющим для сообщества практического смысла. Меня же инициировало на написание этого поста моё спонтанное желание увидеть Новую Хитровку в том виде, в каком она находится сейчас, - после недавней реконструкции Хитровской площади. В панораме Яндекс-карт до сих пор на этом месте можно лицезреть строительные ограждения бордового цвета; доступа к этой территории не было много лет, поэтому захотелось побывать на этом легендарном пятачке лично, попытаться проникнуться энергетикой Хитровки, осмотреться, да и вообще, прогуляться по этому удивительному месту Старой Москвы, где для меня все еще были некоторые белые пятна, как обнаружилось при более тщательном изучении карт старой Москвы. Поскольку здесь совсем недавно разбит "новый московский сквер", я, все же, дабы не отрывать визуальный материал от исторического контекста, буду немного рассказывать о тех исторических жемчужинах, что вы увидите на моих фото и кратко пояснять информацию об архитектурных объектах вокруг Хитровки, что по большей части уцелели на удивление...

Прогулка в окрестностях Ивановской горки Белого города может доставить любителю истории и архитектуры исключительное наслаждение. Здесь до сих пор сохранились многие старые здания дореволюционной Москвы, и именно здесь, по моему личному мнению, уцелело наибольшее количество старых московских церквей на единицу площади Старой Москвы, да и вообще это место пронизано Историей и судьбами страны в целом по большому счету.

Хитровка расположена совсем недалеко от станции метро Китай-город (около 500 м.), но оказаться там случайно довольно таки сложно, поэтому мы выходим из метро со стороны Славянской площади - в сторону Солянки, идем по Солянскому проезду, поворачиваем направо на Солянку, сразу на перекрестке переходим на светофоре на противоположную сторону улицы, немного пройдем по ней и берем левее на Подколокольный переулок - справа у нас Церковь Рождества Богородицы с ее «стремительной» и парящей в небесах колокольней. На фото Подколокольный перулок слева от церкви.

02.

В связи с расположением здания церкви у места сбора общерусского войска на Васильевском лугу перед походом на Куликово поле и посвящением главного престола Рождеству Пресвятой Богородицы, известный историк и архивист начала XIX века А.Ф. Малиновский в своём фундаментальном рукописном труде «Обозрение Москвы» связывал первоначальную постройку деревянного храма на этом месте с увековечиванием памяти русских воинов, павших на Донском побоище 8 сентября 1380 года.
03.

Идем по Подколокольному...,
04.

Слева у нас останутся Малый Ивановский...
05.

И Подкопаевский переулки...
06.

Это церковь Николая Чудотворца в Подкопаях. Церковь Николы в Подкопаях расположена в историческом районе Москвы, который раньше называли Кули́шки. Среди вариантов значений можно найти "топкое, болотистое место и лес после порубки". "Подкопаи" же имеют разные версии происхождения. Одна из них связана с тем, что здесь - у берегов реки Рачки, находился карьер для добычи глины. Кстати, под асфальтом до сих пор скрываются залежи качественной красной глины. Интересно, что во время недавнего вскрытия пола выяснилось, что под храмом существует заброшенное сводчатое помещение от которого ведут куда-то засыпанные подземные ходы... Тоже "подкопаи")
07.

Вот она - Хитровка! Давно же я здесь не был!

Кстати, первые два фото сделаны со стороны Певческого переулка, который вы сейчас и видите на фото ниже. Название дано в 1994 году в память находившегося неподалёку исчезнувшего Певческого (Крутицкого) переулка, где проживали у Яузских ворот, певчие Крутицкого архиерея. Что интересно - по оси Певческого переулка проходит подземный коллектор, впадающей в Яузу речки Рачки, сооружённый по проекту Д.В. Ухтомского.
11.

В этой местности Кулишки, к которой относится и нынешняя Хитровка, издревле селилась московская знать. А н а месте Хитровской площади находились ранее два владения, выгоревшие в Московском пожаре 1812 года. Усадьбы почти десятилетие не восстанавливались, а их хозяева не в состоянии были платить земельные и городские налоги.
12.

В 1824 году генерал-майор, историк Николай Захарович Хитрово выкупил владения погорельцев с аукционного торга, обустроил на их месте новую площадь и подарил её городу. Он возвёл на «южной стороне» площади торговые ряды с жилыми подворьями. В состав построек вошли два здания XVII века Певческого подворья Крутицкого Митрополита. Эти его первые постройки вы сейчас и видите на фото ниже. Название площадь получила по имени своего создателя. После смерти Хитрово в 1827 году торговые ряды перешли к другим владельцам и в перестроенном виде сохранились до нашего времени.
13.

Дело Хитрово было продолжено, и вместо «полисадов», посаженных им «для благовидимости» вокруг других незастроенных трёх сторон площади, были построены торговые ряды.
14.

В 1837 году известный масон и мистик А. П. Протасов построил торговые ряды с «восточной стороны» Хитровской площади. Здания были разобраны Почётными гражданами Москвы Карзинкиными и Телешовыми для устройства сада незадолго до революции. Это как раз вид на восток.
15.

Как отмечалось выше торговые ряды здесь не сохранились и застроены относительно современными зданиями. Справа - объект культурного наследия регионального значения - "Жилой дом на Яузском бульваре", 1936-1941 гг.
16.

В 1860-е годы построены торговые ряды на «западной стороне» Хитровской площади во владении П.В. Степанова (с 1872 года, после его смерти, принадлежавшем его дочери Е. П. Ярошенко). Подкопаевский переулок, д.11/11/1 стр.2.

В то же время был построен доходный дом Александрийского подворья и знаменитый «дом-Утюг» - на фото ниже, описанный Гиляровским в книге «Москва и москвичи». Нынешний вид дом приобрёл в 1925 году. Он был перестроен жилищным товариществом по проекту известного архитектора И. П. Машкова. Это угол Петропавловского и Певческого переулков.
17.


18.

Во дворе "западных" торговых рядов сохранились палаты стольника и воеводы Е. И. Бутурлина, построенные в 1650-е годы. Именно в этот дом в 1902 году приходили Станиславский, Немирович-Данченко и Симов перед постановкой пьесы Горького «На дне», чтобы познакомиться с его обитателями для «вживания в образы».
19.

В 1888-1890 годах в реконструкции дома принимал участие архитектор А. А. Никифоров (были построены галереи и хозяйственные постройки).
20.

Последней сформировалась «северная сторона» площади - в 1880-е годы - она справа.
21.

Угловой дом этой стороны (на фото справа) существует с XVIII века - это сохранившийся флигель усадьбы Лопухиных-Волконских-Кирьяковых. Некоторые источники указывают, что именно в этом флигеле на втором этаже родился русский композитор и пианист А.Н. Скрябин. Однако памятная табличка на центральном здании дома усадьбы, что находится сейчас как бы во дворе, за флигелем, сообщает, что именно в нем родился этот замечательный композитор. Флигель и то, что находится за фасадом торговых рядов - мы еще увидим.
22.

Одновременно осматриваемся вокруг. Сквер довольно красивый, просторный, все аккуратно и со вкусом, высажены цветы, правда, через чур уж всё какое-то "свежее" и прилизанное. Контекст Хитровки, конечно, уничтожен - сквер являет собой символ этого самого уничтожения Старой Москвы, но с реверансами в сторону общественности со стороны "отцов города")
23.

На Хитровской площади довольно пустынно и одиноко, как будто Дух Старой Москвы покинул это место, потяряв всякую надежду найти здесь свой приют. Приехавшие телевизионщики от НТВ старательно пытались снимать в этот момент, по всей видимости, как раз сюжет о Хитровской площади, но у них это, похоже, плохо получалось именно по тем же упомянутым выше причинам)
24.

После 1860-х годов отмена крепостного права способствовала притоку населения в города, росла безработица. При практически полном отсутствии социальной политики и трудового законодательства огромная масса рабочего люда Российской империи с трудом сводила концы с концами. Большое скопление безработных в ночлежных домах на Хитровской площади, которая выполняла функцию биржи труда, неизбежно привело к обострению криминогенной и антисанитарной обстановки…

В 1880-х годах в углу Хитровской площади был построен металлический навес для биржи труда (на старом фото ниже). Здесь искали свою работу освобождённые от крепостной зависимости крестьяне. Люди нанимались как сезонные рабочие по строительным специальностям. Московские здания того времени построены их руками. Документы, газеты доносят до нас сведения, что на Хитровской площади собиралась и безработная интеллигенция. На месте торговых рядов открылись недорогие трактиры, харчевни и питейные заведения. В целях благотворительности устраивалось бесплатное питание для неимущих. Окружающие площадь дома были перестроены в ночлежные, построены также доходные дома с дешёвыми квартирами. Непосредственно на площадь, как уже отмесалось, выходили ночлежные дома во владениях: Ярошенко, Бунина, Кулакова, Румянцева. Это старое фото снято, похоже, со стороны "дома-утюга", с его верхних этажей.

У многих это место прочно ассоциируется именно с «дном» пьесы Максима Горького.

После Октябрьской революции преступность на Хитровке достигла небывалых размеров. По решению Моссовета в 1920-x годах Хитров рынок «был зачищен», а к столетию площади на ней был разбит зелёный сквер. В старых ночлежных домах в это время образуются жилищные товарищества просуществовавшие относительно недолго. В 1930-х годах на площади построено типовое здание школы, которое после перестройки стало Электромеханическим техникумом, а потом и колледжем. Оно было снесено в 2010 году. Хитровская площадь успешно выдержала "инвестиционно-строительное нашествие" "Дон-Строя" и здесь наконец воцарилось долгожданное спокойствие... и умиротворение)
26.

Это вид Хитровки на юго-восток.
27.

А это те самые "северные торговые ряды".
28.

Хозяйственная постройка - ночлежный дом Хитрова рынка с трактиром «Каторга» - административное здание с середины XIX в., 1878 год, 1907 год, 1920 год, 1980-е годы. Хитровский переулок, д. 3/1, д. 1/3), стр. 4. Именно рядом с этим зданием "чудом" уцелели три старых высоких тополя, посаженых некогда к 100-летию площади.

Хитров рынок почему-то в моем воображении рисовался Лондоном, которого я никогда не видел.

Лондон мне всегда представлялся самым туманным местом в Европе, а Хитров рынок, несомненно, самым туманным местом в Москве.

Большая площадь в центре столицы, близ реки Яузы, окруженная облупленными каменными домами, лежит в низине, в которую спускаются, как ручьи в болото, несколько переулков. Она всегда курится. Особенно к вечеру. А чуть-чуть туманно или после дождя поглядишь сверху, с высоты переулка - жуть берет свежего человека: облако село! Спускаешься по переулку в шевелящуюся гнилую яму.

В тумане двигаются толпы оборванцев, мелькают около туманных, как в бане, огоньков. Это торговки съестными припасами сидят рядами на огромных чугунах или корчагах с "тушенкой", жареной протухлой колбасой, кипящей в железных ящиках над жаровнями, с бульонкой, которую больше называют "собачья радость"...

Хитровские "гурманы" любят лакомиться объедками. "А ведь это был рябчик!" - смакует какой-то "бывший". А кто попроще - ест тушеную картошку с прогорклым салом, щековину, горло, легкое и завернутую рулетом коровью требуху с непромытой зеленью содержимого желудка - рубец, который здесь зовется "рябчик".

А кругом пар вырывается клубами из отворяемых поминутно дверей лавок и трактиров и сливается в общий туман, конечно, более свежий и ясный, чем внутри трактиров и ночлежных домов, дезинфицируемых только махорочным дымом, слегка уничтожающим запах прелых портянок, человеческих испарений и перегорелой водки.

Двух- и трехэтажные дома вокруг площади все полны такими ночлежками, в которых ночевало и ютилось до десяти тысяч человек. Эти дома приносили огромный барыш домовладельцам. Каждый ночлежник платил пятак за ночь, а "номера" ходили по двугривенному. Под нижними нарами, поднятыми на аршин от пола, были логовища на двоих; они разделялись повешенной рогожей. Пространство в аршин высоты и полтора аршина ширины между двумя рогожами и есть "нумер", где люди ночевали без всякой подстилки, кроме собственных отрепьев...

На площадь приходили прямо с вокзалов артели приезжих рабочих и становились под огромным навесом, для них нарочно выстроенным. Сюда по утрам являлись подрядчики и уводили нанятые артели на работу. После полудня навес поступал в распоряжение хитрованцев и барышников: последние скупали все, что попало. Бедняки, продававшие с себя платье и обувь, тут же снимали их и переодевались вместо сапог в лапти или опорки, а из костюмов - в "сменку до седьмого колена", сквозь которую тело видно...

Дома, где помещались ночлежки, назывались по фамилии владельцев: Бунина, Румянцева, Степанова (потом Ярошенко) и Ромейко (потом Кулакова). В доме Румянцева были два трактира - "Пересыльный" и "Сибирь", а в доме Ярошенко - "Каторга". Названия, конечно, негласные, но у хитрованцев они были приняты. В "Пересыльном" собирались бездомники, нищие и барышники, в "Сибири" - степенью выше - воры, карманники и крупные скупщики краденого, а выше всех была "Каторга" - притон буйного и пьяного разврата, биржа воров и беглых. "Обратник", вернувшийся из Сибири или тюрьмы, не миновал этого места. Прибывший, если он действительно "деловой", встречался здесь с почетом. Его тотчас же "ставили на работу".

Полицейские протоколы подтверждали, что большинство беглых из Сибири уголовных арестовывалось в Москве именно на Хитровке.

Мрачное зрелище представляла собой Хитровка в прошлом столетии. В лабиринте коридоров и переходов, на кривых полуразрушенных лестницах, ведущих в ночлежки всех этажей, не было никакого освещения. Свой дорогу найдет, а чужому незачем сюда соваться! И действительно, никакая власть не смела сунуться в эти мрачные бездны.

Всем Хитровым рынком заправляли двое городовых - Рудников и Лохматкин. Только их пудовых кулаков действительно боялась "шпана", а "деловые ребята" были с обоими представителями власти в дружбе и, вернувшись с каторги или бежав из тюрьмы, первым делом шли к ним на поклон. Тот и другой знали в лицо всех преступников, приглядевшись к ним за четверть века своей несменяемой службы. Да и никак не скроешься от них: асе равно свои донесут, что в такую-то квартиру вернулся такой-то.

Стоит на посту властитель Хитровки, сосет трубку и видит - вдоль стены пробирается какая-то фигура, скрывая лицо.

Болдох! - гремит городовой.

И фигура, сорвав с головы шапку, подходит.

Здравствуйте, Федот Иванович!

Откуда?

Из Нерчинска. Только вчера прихрял. Уж извините пока что...

То-то, гляди у меня, Сережка, чтоб тихо - мирно, а то...

Нешто не знаем, не впервой. Свои люди...

А когда следователь по особо важным делам В. Ф. Кейзер спросил Рудникова:

Правда ли, что ты знаешь в лицо всех беглых преступников на Хитровке и не арестуешь их?

Вот потому двадцать годов и стою там на посту, а то и дня не простоишь, пришьют! Конечно, всех знаю.

И "благоденствовали" хитрованцы под такой властью. Рудников был тип единственный в своем роде. Он считался даже у беглых каторжников справедливым, и поэтому только не был убит, хотя бит и ранен при арестах бывал не раз. Но не со злобы его ранили, а только спасая свою шкуру. Всякий свое дело делал: один ловил и держал, а другой скрывался и бежал.

Такова каторжная логика.

Боялся Рудникова весь Хитров рынок как огня:

Попадешься - возьмет!

Прикажут - разыщет.

За двадцать лет службы городовым среди рвани и беглых у Рудникова выработался особый взгляд на все:

Ну, каторжник... Ну, вор... нищий... бродяга... Тоже люди, всяк жить хочет. А то что? Один я супротив всех их. Нешто их всех переловишь? Одного пымаешь - другие прибегут... Жить надо!

Во время моих скитаний по трущобам и репортерской работы по преступлениям я часто встречался с Рудниковым и всегда дивился его умению найти след там, где, кажется, ничего нет. Припоминается одна из характерных встреч с ним.

С моим другом, актером Васей Григорьевым, мы были в дождливый сентябрьский вечер у знакомых на Покровском бульваре. Часов в одиннадцать ночи собрались уходить, и тут оказалось, что у Григорьева пропало с вешалки его летнее пальто. По следам оказалось, что вор влез в открытое окно, оделся и вышел в дверь.

Соседи сработали... С Хитрова. Это уж у нас бывалое дело. Забыли окно запереть! -сказала старая кухарка.

Вася чуть не плачет - пальто новое. Я его утешаю:

Если хитрованцы, найдем.

Попрощались с хозяевами и пошли в 3-й участок Мясницкой части. Старый, усатый пристав полковник Шидловский имел привычку сидеть в участке до полуночи; мы его застали и рассказали о своей беде.

Если наши ребята - сейчас достанем. Позвать Рудникова, он дежурный!

Явился огромный атлет, с седыми усами и кулачищами с хороший арбуз. Мы рассказали ему подробно о краже пальто.

Наши! Сейчас найдем... Вы бы пожаловали со мной, а они пусть подождут. Вы пальто узнаете?

Вася остался ждать, а мы пошли на Хитров в дом Буниных. Рудников вызвал дворника, они пошептались.

Темь. Слякоть. Только окна "Каторги" светятся красными огнями сквозь закоптелые стекла да пар выходит из отворяющейся то и дело двери.

Пришли во двор дома Румянцева и прямо во второй этаж, налево в первую дверь от входа.

Двадцать шесть! - крикнул кто-то, и все в ночлежке зашевелились.

В дальнем углу отворилось окно, и раздались один за другим три громких удара, будто от проваливающейся железной крыши.

Каторга сигает! - пояснил мне Рудников и крикнул на всю казарму: - Не бойтесь, дьяволы! Я один, никого не возьму, так зашел...

Чего ж пугаешь зря! -обиделся рыжий, солдатского вида здоровяк, приготовившийся прыгать из окна на крышу пристройки.

А вот морду я тебе набью, Степка!

За что же, Федот Иванович?

А за то, что я тебе не велел ходить ко мне на Хитров. Где хошь пропадай, а меня не подводи. Тебя ищут... Второй побег. Я не потерплю!..

Я уйду... Вон "маруха" завела! - И он подмигнул на девицу с синяком под глазом.

П-пшел! Чтоб я тебя не видел! А кто в окно сиганул? Зеленщик? Эй, Болдоха, отвечай! Молчание.

Кто? Я спрашиваю! Чего молчишь? Что я тебе- сыщик, что ли? Ну, Зеленщик? Говори! Ведь я его хромую ногу видел.

Болдоха молчит. Рудников размахивается и влепляет ему жесточайшую пощечину.

Поднимаясь с пола, Болдоха сквозь слезы говорит:

Сразу бы так и спрашивал. А то канителится... Ну, Зеленщик!

Черт с ним! Попадется, скажи ему, заберу. Чтоб утекал отсюда. Подводите, дьяволы. Пошлют искать- все одно возьму. Не спрашивают - ваше счастье, ночуйте. Я не за тем. Беги наверх, скажи им, дуракам, чтобы в окна не сигали, а то с третьего этажа убьются еще! А я наверх, он дома?

Дрыхнет, поди!

Зашли в одну из ночлежек третьего этажа. Там та же история: отворилось окно, и мелькнувшая фигура исчезла в воздухе. Эту ночлежку Болдоха еще не успел предупредить.

Я подбежал к открытому окну. Подо мной зияла глубина двора, и какая-то фигура кралась вдоль стены. Рудников посмотрел вниз.

А ведь это Степка Махалкин! За то и Махалкиным прозвали, что сигать с крыш мастак. Он?

Васьки Чуркина брат, Горшок, а не Махалкин,- послышался из-под нар бас-октава.

Ну, вот он и есть, Махалкин. А это ты, Лавров? Ну-ка вылазь, покажись барину.

Это наш протодьякон, - сказал Рудников, обращаясь ко мне.

Из-под нар вылез босой человек в грязной женской рубахе с короткими рукавами, открывавшей могучую шею и здоровенные плечи.

Многая лета Федоту Ивановичу, многая лета! -загремел Лавров, но получив в морду, опять залез под нары.

Соборным певчим был, семинарист. А вот до чего дошел! Тише вы, дьяволы! -крикнул Рудников, и мы начали подниматься по узкой деревянной лестнице на чердак. Внизу гудело "многая лета".

Поднялись. Темно. Остановились у двери. Рудников попробовал - заперто. Загремел кулачищем так, что дверь задрожала. Молчание. Он застучал еще сильнее. Дверь приотворилась на ширину железной цепочки, и из нее показался съемщик, приемщик краденого,

Ну, что надо? И кто?

Поднимается кулак, раздается визг, дверь отворяется.

И что вы деретесь? Я же человек!

А коли ты человек - где пальто, которое тебе Сашка Пономарь сегодня принес?

И что вы ночью беспокоите? Никакого пальта мне не приносили.

Так. Повыдьте-ка отсюда, а мы поищем! - сказал мне Рудников, и, когда за мной затворилась дверь, опять послышались крики.

Потом все смолкло. Рудников вышел и вынес пальто.

Вот оно! Проклятый черт запрятал в самый нижний сундук и сверху еще пять сундуков поставил. Таков был Рудников,

Иногда бывали обходы, но это была только видимость обыска: окружат дом, где поспокойнее, наберут "шпаны", а "крупные" никогда не попадались.

А в "Кулаковку" полиция и не совалась.

"Кулаковкой" назывался не один дом, а ряд домов в огромном владении Кулакова между Хитровской площадью и Свиньинским переулком. Лицевой дом, выходивший узким концом на площадь, звали "Утюгом". Мрачнейший за ним ряд трехэтажных зловонных корпусов звался "Сухой овраг", а все вместе-"Свиной дом". Он принадлежал известному коллекционеру Свиньину. По нему и переулок назвали. Отсюда и кличка обитателей: "утюги" и "волки Сухого оврага".

Забирают обходом мелкоту, беспаспортных, нищих и административно высланных. На другой же день их рассортируют: беспаспортных и административных через пересыльную тюрьму отправят в места приписки, в ближайшие уезды, а они через неделю опять в Москве. Придут этапом в какой-нибудь Зарайск, отметятся в полиции и в ту же ночь обратно. Нищие и барышники все окажутся москвичами или из подгородных слобод, и на другой день они опять на Хитровке, за своим обычным делом впредь до нового обхода.

И что им делать в глухом городишке? "Работы" никакой. Ночевать пустить всякий побоится, ночлежек нет, ну и пробираются в Москву и блаженствуют по-своему на Хитровке. В столице можно и украсть, и пострелять милостыньку, и ограбить свежего ночлежника; заманив с улицы или бульвара какого-нибудь неопытного беднягу бездомного, завести в подземный коридор, хлопнуть по затылку и раздеть догола. Только в Москве и житье. Куда им больше деваться с волчьим паспортом : ни тебе "работы", ни тебе ночлега.

Я много лет изучал трущобы и часто посещал Хитрое рынок, завел там знакомства, меня не стеснялись и звали "газетчиком".

Многие из товарищей-литераторов просили меня сводить их на Хитров и показать трущобы, но никто не решался войти в "Сухой овраг" и даже в "Утюг". Войдем на крыльцо, спустимся несколько шагов вниз в темный подземный коридор - и просятся назад.

Ни на кого из писателей такого сильного впечатления не производила Хитровка, как на Глеба Ивановича Успенского.

Работая в "Русских ведомостях", я часто встречался с Глебом Ивановичем. Не раз просиживали мы с ним подолгу и в компании и вдвоем, обедывали и вечера вместе проводили. Как-то Глеб Иванович обедал у меня, и за стаканом вина разговор пошел о трущобах.

Ах, как бы я хотел посмотреть знаменитый Хитров рынок и этих людей, перешедших "рубикон жизни". Хотел бы, да боюсь. А вот хорошо, если б вместе нам отправиться!

Я, конечно, был очень рад сделать это для Глеба Ивановича, и мы в восьмом часу вечера (это было в октябре) подъехали к Солянке. Оставив извозчика, пешком пошли по грязной площади, окутанной осенним туманом, сквозь который мерцали тусклые окна трактиров и фонарики торговок-обжорок. Мы остановились на минутку около торговок, к которым подбегали полураздетые оборванцы, покупали зловонную пищу, причем непременно ругались из-за копейки или куска прибавки, и, съев, убегали в ночлежные дома.

Торговки, эти уцелевшие оглодки жизни, засаленные, грязные, сидели на своих горшках, согревая телом горячее кушанье, чтобы оно не простыло, и неистово вопили:

Л-лап-ш-ша-лапшица! Студень свежий коровий! Оголовье! Свининка-рванинка вар-реная! Эй, кавалер, иди, на грош горла отрежу! - хрипит баба со следами ошибок молодости на конопатом лице.

Горла, говоришь? А нос у тебя где?

Нос? На кой мне ляд нос? И запела на другой голос:

Печенка-селезенка горячая! Рванинка!

Ну, давай всего на семитку!

Торговка поднимается с горшка, открывает толстую сальную покрышку, грязными руками вытаскивает "рванинку" и кладет покупателю на ладонь.

Стюдню на копейку! - приказывает нищий в фуражке с подобием кокарды...

Вот беда! Вот беда! - шептал Глеб Иванович, жадными глазами следил за происходящим и жался боязливо ко мне.

А теперь, Глеб Иванович, зайдем в "Каторгу", потом в "Пересыльный", в "Сибирь", а затем пройдем по ночлежкам.

В какую "Каторгу"?

Так на хитровском жаргоне называется трактир, вот этот самый! Пройдя мимо торговок, мы очутились перед низкой дверью трактира-низка в доме Ярошенко.

Заходить ли? - спросил Глеб Иванович, держа меня под руку.

Конечно!

Я отворил дверь, откуда тотчас же хлынул зловонный пар и гомон. Шум, ругань, драка, звон посуды...

Мы двинулись к столику, но навстречу нам с визгом пронеслась по направлению к двери женщина с окровавленным лицом и вслед за ней - здоровенный оборванец с криком:

Измордую проклятую!

Женщина успела выскочить на улицу, оборванец был остановлен и лежал уже на полу: его "успокоили". Это было делом секунды.

В облаке пара на нас никто не обратил внимания. Мы сели за пустой грязный столик. Ко мне подошел знакомый буфетчик, будущий миллионер и домовладелец. Я приказал подать полбутылки водки, пару печеных яиц на закуску - единственное, что я требовал в трущобах.

Я протер чистой бумагой стаканчики, налил водки, очистил яйцо и чокнулся с Глебом Ивановичем, руки которого дрожали, а глаза выражали испуг и страдание.

Я выпил один за другим два стакана, съел яйцо, а он все сидит и смотрит.

Да пейте же!

Он выпил и закашлялся.

Уйдем отсюда... Ужас!

Я заставил его очистить яйцо. Выпили еще по стаканчику.

Кто же это там?

За средним столом, обнявшись с пьяной девицей, сидел угощавший ее парень, наголо остриженный брюнет с перебитым носом.

Перед ним, здоровенный, с бычьей шеей и толстым бабьим лицом, босой, в хламиде наподобие рубахи, орал громоподобным басом "многая лета" бывший вышибала-пропойца.

Я объясняю Глебу Ивановичу, что это "фартовый" гуляет. А он все просит меня:

Уйдем.

Расплатились, вышли.

Позвольте пройти, - вежливо обратился Глеб Иванович к стоящей на тротуаре против двери на четвереньках мокрой от дождя и грязи бабе.

Пошел в... Вишь, полон полусапожек... И пояснила дальше хриплая и гнусавая баба историю с полусапожком, приправив крепким словом. Пыталась встать, но, не выдержав равновесия, шлепнулась в лужу. Глеб Иванович схватил меня за руку и потащил на площадь, уже опустевшую и покрытую лужами, в которых отражался огонь единственного фонаря.

И это перл творения-женщина! - думал вслух Глеб Иванович.

Мы шли. Нас остановил мрачный оборванец и протянул руку за подаянием. Глеб Иванович полез в карман, но я задержал его руку и, вынув рублевую бумажку, сказал хитрованцу:

Мелочи нет, ступай в лавочку, купи за пятак папирос, принеси сдачу, и я тебе дам на ночлег.

Сейчас сбегаю! - буркнул человек, зашлепал опорками по лужам, по направлению к одной из лавок, шагах в пятидесяти от нас, и исчез в тумане.

Смотри, сюда неси папиросы, мы здесь подождем! - крикнул я ему вслед.

Ладно, - послышалось из тумана. Глеб Иванович стоял и хохотал.

В чем дело? -спросил я.

Ха-ха-ха, ха-ха-ха! Так он и принес сдачу. Да еще папирос! Ха-ха-ха!

Я в первый раз слышал такой смех у Глеба Ивановича.

Но не успел он еще как следует нахохотаться, как зашлепали по лужам шаги, и мой посланный, задыхаясь, вырос перед нами и открыл громадную черную руку, на которой лежали папиросы, медь и сверкало серебро.

Девяносто сдачи. Пятак себе взял. Вот и "Заря", десяток.

Нет, постой, что же это? Ты принес? - спросил Глеб Иванович.

А как же не принести? Что я, сбегу, что ли, с чужими-то деньгами. Нешто я...-уверенно выговорил оборванец.

Хорошо... хорошо, - бормотал Глеб Иванович. Я отдал оборванцу медь, а серебро и папиросы хотел взять, но Глеб Иванович сказал:

Нет, нет, все ему отдай... Все. За его удивительную честность. Ведь это... Я отдал оборванцу всю сдачу, а он сказал удивленно вместо спасибо только одно:

Чудаки господа! Нешто я украду, коли поверили?

Пойдем! Пойдем отсюда... Лучшего нигде не увидим. Спасибо тебе! - обернулся Глеб Иванович к оборванцу, поклонился ему и быстро потащил меня с площади. От дальнейшего осмотра ночлежек он отказался.

Многих из товарищей-писателей водил я по трущобам, и всегда благополучно. Один раз была неудача, но совершенно особого характера. Тот, о ком я говорю, был человек смелости испытанной, не побоявшийся ни "Утюга", ни "волков Сухого оврага", ни трактира "Каторга", тем более, что он знал и настоящую сибирскую каторгу. Словом, это был не кто иной, как знаменитый П. Г. Зайчневский, тайно пробравшийся из места ссылки на несколько дней в Москву. Как раз накануне Глеб Иванович рассказал ему о нашем путешествии, и он весь загорелся. Да и мне весело было идти с таким подходящим товарищем. Около полуночи мы быстро шагали по Свиньинскому переулку, чтобы прямо попасть в "Утюг", где продолжалось пьянство после "Каторги", закрывавшейся в одиннадцать часов. Вдруг солдатский шаг: за нами, вынырнув с Солянки, шагал взвод городовых. Мы поскорее на площадь, а там из всех переулков стекаются взводами городовые и окружают дома: облава на ночлежников.

Дрогнула рука моего спутника:

Черт знает... Это уже хужее!

Не бойся, Петр Григорьевич, шагай смелее!.. Мы быстро пересекли площадь. Подколокольный переулок, единственный, где не было полиции, вывел нас на Яузский бульвар. А железо на крышах домов уже гремело. Это "серьезные элементы" выбирались через чердаки на крышу и пластами укладывались около труб, зная, что сюда полиция не полезет...

Петр Григорьевич на другой день в нашей компании смеялся, рассказывая, как его испугали толпы городовых. Впрочем, было не до смеху: вместо кулаковской "Каторги" он рисковал попасть опять в нерчинскую!

В "Кулаковку" даже днем опасно ходить - коридоры темные, как ночью. Помню, как-то я иду подземным коридором "Сухого оврага", чиркаю спичку и вижу - ужас! - из каменной стены, из гладкой каменной стены вылезает голова живого человека. Я остановился, а голова орет:

Гаси, дьявол, спичку-то! Ишь шляются!

Мой спутник задул в моей руке спичку и потащил меня дальше, а голова еще что-то бурчала вслед.

Это замаскированный вход в тайник под землей, куда не то что полиция - сам черт не полезет. В восьмидесятых годах я был очевидцем такой сцены в доме Ромейко.

Зашел я как-то в летний день, часа в три, в "Каторгу". Разгул уже был в полном разгаре. Сижу с переписчиком ролей Кириным. Кругом, конечно, "коты" с "марухами". Вдруг в дверь влетает "кот" и орет:

Эй, вы, зеленые ноги! Двадцать шесть! Все насторожились и навострили лыжи, но ждут объяснения.

В "Утюге" кого-то пришили. За полицией побежали...

Гляди, сюда прихондорят!

Первым выбежал здоровенный брюнет. Из-под нахлобученной шапки виднелся затылок, правая половина которого обросла волосами много короче, чем левая. В те времена каторжным еще брили головы, и я понял, что ему надо торопиться. Выбежало еще человек с пяток, оставив "марух" расплачиваться за угощение.

Я заинтересовался и бросился в дом Ромейко, в дверь с площади. В квартире второго этажа, среди толпы, в луже крови лежал человек лицом вниз, в одной рубахе, обутый в лакированные сапоги с голенищами гармоникой. Из спины, под левой лопаткой, торчал нож, всаженный вплотную. Я никогда таких ножей не видал: из тела торчала большая, причудливой формы, медная блестящая рукоятка.

Убитый был "кот". Убийца - мститель за женщину. Его так и не нашли - знали, да не сказали, говорили: "хороший человек".

Пока я собирал нужные для газеты сведения, явилась полиция, пристав и местный доктор, общий любимец Д. П. Кувшинников.

Ловкий удар! Прямо в сердце, - определил он. Стали писать протокол. Я подошел к столу, разговариваю с Д. П. Кувшинниковым, с которым меня познакомил Антон Павлович Чехов.

Где нож? Нож где? Полиция засуетилась.

Я его сам сию минуту видел. Сам видел! - кричал пристав.

После немалых поисков нож был найден: его во время суматохи кто-то из присутствовавших вытащил и заложил за полбутылки в соседнем кабаке.

Чище других был дом Бунина, куда вход был не с площади, а с переулка. Здесь жило много постоянных хитрованцев, существовавших поденной работой вроде колки дров и очистки снега, а женщины ходили на мытье полов, уборку, стирку как поденщицы.

Здесь жили профессионалы-нищие и разные мастеровые, отрущобившиеся окончательно. Больше портные, их звали "раками", потому что они, голые, пропившие последнюю рубаху, из своих нор никогда и никуда не выходили. Работали день и ночь, перешивая тряпье для базара, вечно с похмелья, в отрепьях, босые.

А заработок часто бывал хороший. Вдруг в полночь вваливаются в "рачью" квартиру воры с узлами. Будят.

Эй, вставай, ребята, на работу! - кричит разбуженный съемщик.

Из узлов вынимают дорогие шубы, лисьи ротонды и гору разного платья. Сейчас начинается кройка и шитье, а утром являются барышники и охапками несут на базар меховые шапки, жилеты, картузы, штаны.

Полиция ищет шубы и ротонды, а их уже нет: вместо них - шапки и картузы.

Главную долю, конечно, получает съемщик, потому что он покупатель краденого, а нередко и атаман шайки. Но самый большой и постоянный доход давала съемщикам торговля вином. Каждая квартира-кабак. В стенах, под полом, в толстых ножках столов - везде были склады вина, разбавленного водой, для своих ночлежников и для их гостей. Неразбавленную водку днем можно было получить в трактирах и кабаках, а ночью торговал водкой в запечатанной посуде "шланбой".

В глубине бунинского двора был тоже свой "шланбой". Двор освещался тогда одним тусклым керосиновым фонарем. Окна от грязи не пропускали света, и только одно окно "шланбоя", с белой занавеской, было светлее других. Подходят кому надо к окну, стучат. Открывается форточка. Из-за занавесочки высовывается рука ладонью вверх. Приходящий кладет молча в руку полтинник. Рука исчезает и через минуту появляется снова с бутылкой смирновки, и форточка захлопывается. Одно дело - слов никаких. Тишина во дворе полная. Только с площади слышатся пьяные песни да крики "караул", Но никто не пойдет на помощь. Разденут, разуют и голым пустят. То и дело в переулках и на самой площади поднимали трупы убитых и ограбленных донага. Убитых отправляли в Мясницкую часть для судебного вскрытия, а иногда - в университет.

Помню, как-то я зашел в анатомический театр к профессору И. И. Нейдингу и застал его читающим лекцию студентам. На столе лежал труп, поднятый на Хитровом рынке. Осмотрев труп, И. И. Нейдинг сказал:

Признаков насильственной смерти нет. Вдруг из толпы студентов вышел старый сторож при анатомическом театре, знаменитый Волков, нередко помогавший студентам препарировать, что он делал замечательно умело.

Иван Иванович, - сказал он, - что вы, признаков нет! Посмотрите-ка, ему в "лигаментум-нухе" насыпали! - Повернул труп и указал перелом шейного позвонка.

Нет уж, Иван Иванович, не было случая, чтобы с Хитровки присылали не убитых.

Много оставалось круглых сирот из рожденных на Хитровке. Вот одна из сценок восьмидесятых годов.

В туманную осеннюю ночь во дворе дома Буниных люди, шедшие к "шланбою", услыхали стоны с помойки. Увидели женщину, разрешавшуюся ребенком.

Дети в Хитровке были в цене: их сдавали с грудного возраста в аренду, чуть не с аукциона, нищим. И грязная баба, нередко со следами ужасной болезни, брала несчастного ребенка, совала ему в рот соску из грязной тряпки с нажеванным хлебом и тащила его на холодную улицу. Ребенок, целый день мокрый и грязный, лежал у нее на руках, отравляясь соской, и стонал от холода, голода и постоянных болей в желудке, вызывая участие у прохожих к "бедной матери несчастного сироты". Бывали случаи, что дитя утром умирало на руках нищей, и она, не желая потерять день, ходила с ним до ночи за подаянием. Двухлетних водили за ручку, а трехлеток уже сам приучался "стрелять".

На последней неделе великого поста грудной ребенок "покрикастее" ходил по четвертаку в день, а трехлеток - по гривеннику. Пятилетки бегали сами и приносили тятькам, мамкам, дяденькам и тетенькам "на пропой души" гривенник, а то и пятиалтынный. Чем больше становились дети, тем больше с них требовали родители и тем меньше им подавали прохожие.

Нищенствуя, детям приходилось снимать зимой обувь и отдавать ее караульщику за углом, а самим босиком метаться по снегу около выходов из трактиров и ресторанов. Приходилось добывать деньги всеми способами, чтобы дома, вернувшись без двугривенного, не быть избитым. Мальчишки, кроме того, стояли "на стреме", когда взрослые воровали, и в то же время сами подучивались у взрослых "работе".

Бывало, что босяки, рожденные на Хитровке, на ней и доживали до седых волос, исчезая временно на отсидку в тюрьму или дальнюю ссылку. Это мальчики.

Положение девочек было еще ужаснее. Им оставалось одно: продавать себя пьяным развратникам. Десятилетние пьяные проститутки были не редкость.

Они ютились больше в "вагончике". Это был крошечный одноэтажный флигелек в глубине владения Румянцева. В первой половине восьмидесятых годов там появилась и жила подолгу красавица, которую звали "княжна". Она исчезала на некоторое время из Хитровки, попадая за свою красоту то на содержание, то в "шикарный" публичный дом, но всякий раз возвращалась в "вагончик" и пропивала все свои сбережения. В "Каторге" она распевала французские шансонетки, танцевала модный тогда танец качучу.

В числе ее "ухажеров" был Степка Махалкин, родной брат известного гуслицкого разбойника Васьки Чуркина, прославленного даже в романе его имени.

Но Степка Махалкин был почище своего брата и презрительно называл его:

Васька - то? Пустельга! Портяночник! Как - то полиция арестовала Степку и отправила в пересыльную, где его заковали в кандалы. Смотритель предложил ему:

Хочешь, сниму кандалы, только дай слово не бежать.

Ваше дело держать, а наше дело бежать! А слова тебе не дам. Наше слово крепко, а я уже дал одно слово.

Вскоре он убежал из тюрьмы, перебравшись через стену. И прямо - в "вагончик", к "княжне", которой дал слово, что придет. Там произошла сцена ревности. Махалкин избил "княжну" до полусмерти. Ее отправили в Павловскую больницу, где она и умерла от побоев.

В адресной книге Москвы за 1826 год в списке домовладельцев значится: "Свиньин, Павел Петрович, статский советник, по Певческому переулку, дом No 24, Мясницкой части, на углу Солянки".

Свиньин воспет Пушкиным: "Вот и Свиньин, Российский Жук". Свиньин был человек известный: писатель, коллекционер и владелец музея. Впоследствии город переименовал Певческий переулок в Свиньинский .

На другом углу Певческого переулка, тогда выходившего на огромный, пересеченный оврагами, заросший пустырь, постоянный притон бродяг, прозванный "вольным местом", как крепость, обнесенная забором, стоял большой дом со службами генерал - майора Николая Петровича Хитрова, владельца пустопорожнего "вольного места" вплоть до нынешних Яузского и Покровского бульваров, тогда еще носивших одно название: "бульвар Белого города". На этом бульваре, как значилось в той же адресной книге, стоял другой дом генерал - майора Хитрова, No 39. Здесь жил он сам, а в доме No 24, на "вольном месте", жила его дворня, были конюшни, погреба и подвалы. В этом громадном владении и образовался Хитров рынок, названный так в честь владельца этой дикой усадьбы.

В 1839 году умер Свиньин, и его обширная усадьба и барские палаты перешли к купцам Расторгуевым, владевшим ими вплоть до Октябрьской революции.

Дом генерала Хитрова приобрел Воспитательный дом для квартир своих чиновников и перепродал его уже во второй половине прошлого столетия инженеру Ромейко, а пустырь, все еще населенный бродягами, был куплен городом для рынка. Дом требовал дорогого ремонта. Его окружение не вызывало охотников снимать квартиры в таком опасном месте, и Ромейко пустил его под ночлежки: и выгодно, и без всяких расходов.

Страшные трущобы Хитровки десятки лет наводили ужас на москвичей. Десятки лет и печать, и дума, и администрация, вплоть до генерал - губернатора, тщетно принимали меры, чтобы уничтожить это разбойное логово.

С одной стороны близ Хитровки - торговая Солянка с Опекунским советом, с другой - Покровский бульвар и прилегающие к нему переулки были заняты богатейшими особняками русского и иностранного купечества. Тут и Савва Морозов, и Корзинкины, и Хлебниковы, и Оловянишниковы, и Расторгуевы, и Бахрушины... Владельцы этих дворцов возмущались страшным соседством, употребляли все меры, чтобы уничтожить его, но ни речи, гремевшие в угоду им в заседаниях думы, ни дорого стоящие хлопоты у администрации ничего сделать не могли. Были какие - то тайные пружины, отжимавшие все их нападающие силы, - и ничего не выходило. То у одного из хитровских домовладельцев рука в думе, то у другого - друг в канцелярии генерал - губернатора, третий сам занимает важное положение в делах благотворительности.

И только советская власть одним постановлением Моссовета смахнула эту не излечимую при старом строе язву и в одну неделю в 1923 году очистила всю площадь с окружающими ее вековыми притонами, в несколько месяцев отделала под чистые квартиры недавние трущобы и заселила их рабочим и служащим людом. Самую же главную трущобу "Кулаковку" с ее подземными притонами в "Сухом овраге" по Свиньинскому переулку и огромным "Утюгом" срыла до основания и заново застроила. Все те же дома, но чистые снаружи... Нет заткнутых бумагой или тряпками или просто разбитых окон, из которых валит пар и несется пьяный гул... Вот дом Орлова - квартиры нищих - профессионалов и место ночлега новичков, еще пока ищущих поденной работы... Вот рядом огромные дома Румянцева, в которых было два трактира - "Пересыльный" и "Сибирь", а далее, в доме Степанова, трактир "Каторга", когда - то принадлежавший знаменитому укрывателю беглых и разбойников Марку Афанасьеву, а потом перешедший к его приказчику Кулакову, нажившему состояние на насиженном своим старым хозяином месте.

И в "Каторге" нет теперь двери, из которой валил, когда она отворялась, пар и слышались дикие песни, звон посуды и вопли поножовщины. Рядом с ним дом Буниных - тоже теперь сверкает окнами... На площади не толпятся тысячи оборванцев, не сидят на корчагах торговки, грязные и пропахшие тухлой селедкой и разлагающейся бульонкой и требухой. Идет чинно народ, играют дети... А еще совсем недавно круглые сутки площадь мельтешилась толпами оборванцев. Под вечер метались и галдели пьяные со своими "марухами". Не видя ничего перед собой, шатались нанюхавшиеся "марафету" кокаинисты обоих полов и всех возрастов. Среди них были рожденные и выращенные здесь же подростки - девочки и полуголые "огольцы" - их кавалеры.

"Огольцы" появлялись на базарах, толпой набрасывались на торговок и, опрокинув лоток с товаром, а то и разбив палатку, расхватывали товар и исчезали врассыпную.

Степенью выше стояли "поездошники", их дело - выхватывать на проездах бульваров, в глухих переулках и на темных вокзальных площадях из верха пролетки саки и чемоданы... За ними "фортачи", ловкие и гибкие ребята, умеющие лазить в форточку, и "ширмачи", бес - шумно лазившие по карманам у человека в застегнутом пальто, заторкав и затырив его в толпе. И по всей площади - нищие, нищие... А по ночам из подземелий "Сухого оврага" выползали на фарт "деловые ребята" с фомками и револьверами... Толкались и "портяночники", не брезговавшие сорвать шапку с прохожего или у своего же хитрована - нищего отнять суму с куском хлеба.

Ужасные иногда были ночи на этой площади, где сливались пьяные песни, визг избиваемых "марух" да крики "караул". Но никто не рисковал пойти на помощь: раздетого и разутого голым пустят да еще изобьют за то, чтобы не лез куда не следует.

Полицейская будка ночью была всегда молчалива - будто ее и нет. В ней лет двадцать с лишком губернаторствовал городовой Рудников, о котором уже рассказывалось. Рудников ночными бездоходными криками о помощи не интересовался и двери в будке не отпирал.

Раз был такой случай. Запутался по пьяному делу на Хитровке сотрудник "Развлечения" Епифанов, вздумавший изучать трущобы. Его донага раздели на площади. Он - в будку. Стучит, гремит, "караул" кричит. Да так голый домой и вернулся. На другой день, придя в "Развлечение" просить аванс по случаю ограбления, рассказывал финал своего путешествия: огромный будочник, босой и в одном белье, которому он назвался дворянином, выскочил из будки, повернул его к себе спиной и гаркнул: "Всякая сволочь по ночам будет беспокоить!" - и так наподдал ногой - спасибо, что еще босой был, - что Епифанов отлетел далеко в лужу...

Никого и ничего не боялся Рудников. Даже сам Кулаков, со своими миллионами, которого вся полиция боялась, потому что "с Иваном Петровичем генерал - губернатор за ручку здоровался", для Рудникова был ничто. Он прямо являлся к нему на праздник и, получив от него сотенную, гремел:

Ванька, ты шутишь, что ли? Аль забыл? А?..

Кулаков, принимавший поздравителей в своем доме, в Свиньинском переулке, в мундире с орденами, вспоминал что - то, трепетал и лепетал:

Ах, извините, дорогой Федот Иваныч. И давал триста.

Давно нет ни Рудникова, ни его будки.

Дома Хитровского рынка были разделены на квартиры - или в одну большую, или в две - три комнаты, с нарами, иногда двухэтажными, где ночевали бездомники без различия пола и возраста. В углу комнаты - каморка из тонких досок, а то просто ситцевая занавеска, за которой помещаются хозяин с женой. Это всегда какой - нибудь "пройди свет" из отставных солдат или крестьян, но всегда с "чистым" паспортом, так как иначе нельзя получить право быть съемщиком квартиры. Съемщик никогда не бывал одинокий, всегда вдвоем с женой и никогда - с законной. Законных жен съемщики оставляли в деревне, а здесь заводили сожительниц, аборигенок Хитровки, нередко беспаспортных...

У каждого съемщика своя публика: у кого грабители, у кого воры, у кого "рвань коричневая", у кого просто нищая братия.

Где нищие, там и дети - будущие каторжники. Кто родился на Хитровке и ухитрился вырасти среди этой ужасной обстановки, тот кончит тюрьмой. Исключения редки.

Самый благонамеренный элемент Хитровки - это нищие. Многие из них здесь родились и выросли; и если по убожеству своему и никчемности они не сделались ворами и разбойниками, а так и остались нищими, то теперь уж ни на что не променяют своего ремесла.

Это не те нищие, случайно потерявшие средства к жизни, которых мы видели на улицах: эти наберут едва - едва на кусок хлеба или на ночлег. Нищие Хитровки были другого сорта.

В доме Румянцева была, например, квартира "странников". Здоровеннейшие, опухшие от пьянства детины с косматыми бородами; сальные волосы по плечам лежат, ни гребня, ни мыла они никогда не видывали. Это монахи небывалых монастырей, пилигримы, которые век свой ходят от Хитровки до церковной паперти или до замоскворецких купчих и обратно.

После пьяной ночи такой страховидный дядя вылезает из - под нар, просит в кредит у съемщика стакан сивухи, облекается в страннический подрясник, за плечи ранец, набитый тряпьем, на голову скуфейку и босиком, иногда даже зимой по снегу, для доказательства своей святости, шагает за сбором.

И чего - чего только не наврет такой "странник" темным купчихам, чего только не всучит им для спасения души! Тут и щепочка от гроба господня, и кусочек лестницы, которую праотец Иаков во сне видел, и упавшая с неба чека от колесницы Ильи - пророка.

Были нищие, собиравшие по лавкам, трактирам и торговым рядам. Их "служба" - с десяти утра до пяти вечера. Эта группа и другая, называемая "с ручкой", рыскающая по церквам, - самые многочисленные. В последней - бабы с грудными детьми, взятыми напрокат, а то и просто с поленом, обернутым в тряпку, которое они нежно баюкают, прося на бедного сиротку. Тут же настоящие и поддельные слепцы и убогие.

А вот - аристократы. Они жили частью в доме Орлова, частью в доме Бунина. Среди них имелись и чиновники, и выгнанные со службы офицеры, и попы - расстриги.

Они работали коллективно, разделив московские дома на очереди. Перед ними адрес - календарь Москвы. Нищий - аристократ берет, например, правую сторону Пречистенки с переулками и пишет двадцать писем - слезниц, не пропустив никого, в двадцать домов, стоящих внимания. Отправив письмо, на другой день идет по адресам. Звонит в парадное крыльцо: фигура аристократическая, костюм, взятый напрокат, приличный. На вопрос швейцара говорит:

Вчера было послано письмо по городской почте, так ответа ждут.

Выносят пакет, а в нем бумажка от рубля и выше.

В надворном флигеле дома Ярошенко квартира No 27 называлась "писучей" и считалась самой аристократической и скромной на всей Хитровке. В восьмидесятых годах здесь жили даже "князь с княгиней", слепой старик с беззубой старухой женой, которой он диктовал, иногда по - французски, письма к благодетелям, своим старым знакомым, и получал иногда довольно крупные подачки, на которые подкармливал голодных переписчиков. Они звали его "ваше сиятельство?" и относились к нему с уважением. Его фамилия была Львов, по документам он значился просто дворянином, никакого княжеского звания не имел; в князья его произвели переписчики, а затем уж и остальная Хитровка. Он и жена - запойные пьяницы, но когда были трезвые, держали себя очень важно и на вид были весьма представительны, хотя на "князе" было старое тряпье, а на "княгине" - бурнус, зачиненный разноцветными заплатами.

Однажды приехали к ним родственники откуда - то с Волги и увезли их, к крайнему сожалению переписчиков и соседей - нищих.

Проживал там также горчайший пьяница, статский советник, бывший мировой судья, за что хитрованцы, когда - то не раз судившиеся у него, прозвали его "цепной", намекая на то, что судьи при исполнении судебных обязанностей надевали на шею золоченую цепь.

Рядом с ним на нарах спал его друг Добронравов, когда - то подававший большие надежды литератор. Он печатал в мелких газетах романы и резкие обличительные фельетоны. За один из фельетонов о фабрикантах он был выслан из Москвы по требованию этих фабрикантов. Добронравов берег у себя, как реликвию, наклеенную на папку вырезку из газеты, где был напечатан погубивший его фельетон под заглавием "Раешник". Он прожил где - то в захолустном городишке на глубоком севере несколько лет, явился в Москву на Хитров и навсегда поселился в этой квартире. На вид он был весьма представительный и в минуты трезвости говорил так, что его можно было заслушаться.

"...Пожалте сюда, поглядите - ка. Хитра купецкая политика. Не хлыщ, не франт, а мильонщик - фабрикант, попить, погулять охочий на каторжный труд, на рабочий. Видом сам авантажный, вывел корпус пятиэтажный, ткут, снуют да мотают, тысячи людей на него одного работают. А народ - то фабричный, ко всякой беде привычный, кости да кожа, да испитая рожа. Плохая кормежка да рваная одежка. И подводит живот да бока у рабочего паренька. Сердешные!

А директора беспечные по фабрике гуляют, на стороне не дозволяют покупать продукты: примерно, хочешь лук ты - посылай сынишку забирать на книжку в заводские лавки, там, мол, без надбавки! Дешево и гнило!

А ежели нутро заговорило, не его, вишь, вина, требует вина, тоже дело - табак, опять беги в фабричный кабак, хозяйское пей, на другом будешь скупей. А штучка не мудра, дадут в долг и полведра. А в городе хозяин вроде как граф, на пользу ему и штраф, да на прибыль и провизия - кругом, значит, в ремизе я. А там на товар процент, куда ни глянь, все дивидент. Нигде своего не упустим, такого везде "Петра Кириллова" запустим. Лучше некуда!"

Рядом с "писучей" ночлежкой была квартира "подшибал". В старое время типографщики наживали на подшибалах большие деньги. Да еще говорили, что благодеяние делают: "Куда ему, голому да босому, деваться! Что ни дай - все пропьет!"

Разрушение "Свиного дома", или "Утюга", а вместе с ним и всех флигелей "Кулаковки" началось с первых дней революции. В 1917 году ночлежники "Утюга" все, как один, наотрез отказались платить съемщикам квартир за ночлег, и съемщики, видя, что жаловаться некому, бросили все и разбежались по своим деревням. Тогда ночлежники первым делом разломали каморки съемщиков, подняли доски пола, где разыскали целые склады бутылок с водкой, а затем и самые стенки каморок истопили в печках. За ночлежниками явились учреждения и все деревянное, до решетника крыши, увезли тоже на дрова. В домах без крыш, окон и дверей продолжал ютиться самый оголтелый люд. Однако подземные тайники продолжали оставаться нетронутыми. "Деловые" по - прежнему выходили на фарт по ночам. "Портяночники" - днем и в сумерки. Первые делали набеги вдали от своей "хазы", вторые грабили в потемках пьяных и одиночек и своих же нищих, появлявшихся вечером на Хитровской площади, а затем разграбили и лавчонки на Старой площади.

Это было голодное время гражданской войны, когда было не до Хитровки. По Солянке было рискованно ходить с узелками и сумками даже днем, особенно женщинам: налетали хулиганы, выхватывали из рук узелки и мчались в Свиньинский переулок, где на глазах преследователей исчезали в безмолвных грудах кирпичей. Преследователи останавливались в изумлении - и вдруг в них летели кирпичи. Откуда - неизвестно... Один, другой... Иногда проходившие видели дымок, вьющийся из мусора.

Утюги кашу варят!

По вечерам мельтешились тени. Люди с чайниками и ведерками шли к реке и возвращались тихо: воду носили. Но пришло время - и Моссовет в несколько часов ликвидировал Хитров рынок.

Совершенно неожиданно весь рынок был окружен милицией, стоявшей во всех переулках и у ворот каждого дома. С рынка выпускали всех - на рынок не пускали никого. Обитатели были заранее предупреждены о предстоящем выселении, но никто из них и не думал оставлять свои "хазы".

Милиция, окружив дома, предложила немедленно выселяться, предупредив, что выход свободный, никто задержан не будет, и дала несколько часов сроку, после которого "будут приняты меры". Только часть нищих - инвалидов была оставлена в одном из надворных флигелей "Румянцевки"...