Гандлевский сергей маркович. Сергей гандлевский

Русский поэт, прозаик, эссеист, переводчик. Лауреат премий «Антибукер», Малая Букеровская, «Северная Пальмира», Аполлона Григорьева, «Поэт». Член жюри ряда литературных премий.

Родился в семье инженеров. Окончил филологический факультет МГУ, русское отделение. Работал школьным учителем, экскурсоводом, рабочим сцены, ночным сторожем, о чём сам упоминает в стихах («Дай Бог памяти вспомнить работы мои», «Я сам из поколенья сторожей»).

В 1970-е годы был одним из основателей и участников поэтической группы «Московское время» (вместе с Алексеем Цветковым, Александром Сопровским, Бахытом Кенжеевым) и группы «Задушевная беседа» (позднее - «Альманах») (совместно с Дмитрием Приговым, Львом Рубинштейном, Тимуром Кибировым и другими). Член Клуба «Поэзия».

До второй половины 1980-х публикуется в эмигрантских изданиях, на родине - с конца 1980-х. Его стихи: «Картина мира, милая уму: писатель сочиняет про Муму…» и «Самосуд неожиданной зрелости…» - были опубликованы в апреле 1987 года в журнале «Юность» в рубрике «Испытательный стенд».

В 1991 году принят в Союз российских писателей

В течение 1995−1996 учебного года вёл в Российском государственном гуманитарном университете семинар, посвящённый современной отечественной поэзии. В течение 2001−2004 учебного года[источник не указан 848 дней] вёл мастер-класс в Институте журналистики и литературного творчества. В 2003 году стал членом Русского ПЕН-центра.

Был членом жюри премий «Русский Декамерон» (2003), «Дебют» (2004) и премии им. Бориса Соколова (2005)

Литературный сотрудник журнала «Иностранная литература».

Участвовал в Марше несогласных. Как сказал в одном из интервью на «Эхе Москвы» Виктор Шендерович: «Я уже цитировал моего старшего товарища, поэта замечательного, Сергея Гандлевского, который на мой прямой вопрос, зачем он это делает, сказал: для самоуважения. Просто ему своё лицо видеть в зеркале, если он не выйдет… - он будет к себе хуже относиться!»

Признание и награды

1996 - премия «Малый Букер» за повесть «Трепанация черепа».

1996 - премия «Антибукер» за книгу стихов «Праздник». Поэт от неё отказался.

2009 - премия «Московский счёт» за книгу «Опыты в стихах».

2010 - национальная премия «Поэт»

Сергей Гандлевский

Долго плутал он, Лев Криворотов, по коммунальной захламленной квартире в поисках выхода. Жилье было, по всему судя, пустым. Утварь, знакомая с детства по бабушкиной коммуналке на задах Арбата, – сундук, медный таз для варенья, пропахшая духами муфта, соседские гантели – попадалась на каждом шагу. Может, это и была та самая арбатская квартира. И раз, и два, и три пробовал Криворотов какие-то двери, но одни оказывались заперты, другие вели в очередное ответвление коридора. Отчаянье не отчаянье, но беспокойство его усиливалось. Славянский шкаф замыкал собою один из тупиков коммунального лабиринта, и, желая перехитрить логику бредовых обстоятельств, Криворотов вошел в шкаф – в рухлядь и отзывающую нафталином ветошь. Вешалки-плечики колотили его по голове, но он развел руками одежду, шагнул из последних сил и вышел насквозь – в свет и воздух. Снаружи был ранний вечер, когда еще светло, но больше по старой памяти: свет набрал за день силу и пока не сник. Частый колокольный перезвон негромко сыпался с белесого неба и бродил по каменным, облезлым и разноцветным, как лоскутное одеяло, закоулкам и тоже чудом, точно вечерний свет, не угасал, а, напротив, возрождался, повторяемый водой канала. К причалу за овальной диковинной площадью с маленьким бездействующим фонтаном подошел пассажирский катер, и они – Лев Криворотов и любимая до неузнаваемости женщина – по громыхающим железом сходням взошли на него. Катер был пуст и тотчас отчалил. Криво раскраивая зеленую зыбь, суденышко шествовало вдоль вереницы зданий, встающих прямо из воды. И тогда Криворотов нельзя теснее припал к своей спутнице и «я люблю тебя» – сказал то ли ей, то ли вообще, содрогаясь на каждом слоге, – и проснулся.

Он полежал еще минуту-другую ничком, соображая что к чему, нехотя перевернулся на спину, спросонок бросил взгляд на остаточную эрекцию до пупа, подоткнул одеяло, чтобы не соприкасаться с сыростью на простыне, и потянулся за куревом. С незажженной сигаретой в углу рта замер, пытаясь сберечь душемутительное обаяние сна, пока не выдохлось. Какая счастливая мука, как сладко ноет внутри! Лучше всякой музыки, всяких стихов. Куда девается при пробуждении его сновидческий гений? Суметь бы наяву намарать что-нибудь подобное! Ведь есть же оно под черепом, есть, но как свихнуть мозги, чтобы облечь это дело без потерь в слова… У-у-у – Криворотов зажмурился от страсти к несуществующей покамест рукописи, лучащейся красотой, бессмертием, силой. Господи, ну пожалуйста, я так редко прошу! Надо только очень постараться – и получится! Дайте срок, все вы у меня будете вот где – и Криворотов с веселым ожесточением показал кулак воображаемым маловерам, аж брякнули спички в коробке. А курить-то, курить кто будет? Криворотов чиркнул спичкой, затянулся и чертыхнулся – не тем концом. Сигарета была последняя, пришлось отломить опаленный фильтр и сделать вторую попытку. От затяжки натощак комната снялась с места и тронулась вкруговую: дачная разномастная мебель, заляпанный апрельским солнцем кафель печи-голландки, приблудная этажерка. Криворотов скосил глаза на будильник в головах дивана: 10.20 – значит, университет снова побоку. На одиннадцатичасовую электричку он уже опоздал, а позже – смысла не имеет. Ну и шут с ним. А женщина на катере, кто она? Не Арина же…

Арина, Арина, – душа стала меркнуть, как при воспоминании о позоре или долге, – Арина… Вроде совсем недавно проходу ей не давал, дежурил, дубея на морозе, у Арининого подъезда, домогался ее с пересохшим ртом, а сейчас – духота и неволя. Пусть теплились еще и чувство кое-какое, и расчет на ее головокружительные связи, и гордость победой, и дружеское злорадство, что утер нос Никите.

Что правда то правда: хороша и ох как желанна была Арина попервоначалу – чуть блеклая красота, польская кровь, богемные замашки, своя в черт-те каких кругах и уже года два как безуспешно добивается разрешения на выезд из страны. Наконец, годится ему чуть ли не в матери – сорок два года, разница в двадцать с лишним лет, но с другой стороны… Стали почти невыносимы мелочи: скажем, дурацкая Аринина манера обращаться к нему на «вы» и звать то полным именем, то по фамилии даже в постели. «Вы, Лев…» – святых выноси. Или пальцы ее ног, обезображенные пристрастием к тесным туфлям на высоченных каблуках. Надо было как-то высвобождаться из Арининых жадных объятий, но пойти на попятный с каждым днем делалось все труднее.

А еще только в декабре дрейфил Криворотов, сопляком и посредственностью казался себе в ее присутствии! В просторном балахоне бедуинского толка, артистически рассеянная, прикуривающая одну сигарету от другой, Арина, случалось, сиживала в заднем ряду поэтической студии и нагоняла страх на желторотых лириков игрою бровей, выпячиванием нижней губы, красноречиво-отсутствующим видом, с которым она в случаях особенно провальных выступлений принималась пускать дым кольцами. Криворотов с Никитой глазам своим не поверили: настоящая женщина среди поэтической гоп-компании, художников от слова «худо», почти сплошь неудачников и графоманов. И когда после завершения достопамятной читки по кругу незнакомка энергично пробралась к нему меж вкривь и вкось стоявших стульев и витиевато «испросила соизволения» взять его рукопись на дом, у Льва сел голос и он, покорно протягивая ей свои писания, что-то невнятно просипел, и пошел пятнами, и дотла сгорел от стыда оттого, что, вооруженный на миг вкусами, запросами и снобизмом салонной львицы, пробежал заново со скоростью падающего сердца не «лирику поэта Криворотова», а на живую нитку зарифмованный исповедальный лепет студийца, завсегдатая жалкого по сути-то дела кружка литературной самодеятельности и третьекурсника-троечника Левы, неполных двадцати лет от роду.

– Все это, – сказала она, возвращая тетрадку распаленному автору через неделю жара и холода, – чушь собачья, но вы, скорее всего, гений. Если не загубите себя, а вы, судя по глазам вашим, можете…

Двадцатичетырехкопеечная общая тетрадь с пробами пера тотчас, вспять и с перехлестом, предстала бесценным экспонатом музея-квартиры, автографом под стеклом с сигнализацией. Да-да, он не ослышался: Григорий, Елена, Никита, Илья, Йошкар-Ола. Кстати, о Никите: побледневший свидетель чужого триумфа, тот тоже не ослышался – веселила замеченная краем глаза насильственная улыбка товарища. Криворотов торжествовал.

Каждое новое стихотворение, а писал он – так уж само аккуратно выходило – по одному в неделю, читалось Никите, лучшему другу и литературному сопернику. Или по средам разношерстной пишущей братии на студии Отто Оттовича, но этот суд в расчет не брался. Никита обычно выслушивал, глядя в пол, и, выслушав, мялся и что-то одобрительно мямлил – и в его отзывах чудились приятельское потаканье, возмутительная умеренность, до обидного невысокий полет совместного ученичества.

Гандлевский Сергей Маркович
Родился 21 декабря 1952 года в Москве в семье служащих. Окончил филологический факультет МГУ (1977). С 1976 по 1986 год работал школьным учителем, научным сотрудником в музее «Коломенское», рабочим сцены в театре им. Моссовета, сторожем, разнорабочим в естественнонаучных экспедициях. С 1986 года был членом профкома литераторов при издательстве «Художественная литература». Старший редактор отдела критики и публицистики журнала «Иностранная литература» (с 1994).

Один из создателей (вместе с А. Сопровским и А. Цветковым) неофициальной литературной группы «Московское время» (1973). Дебютировал как поэт в коллективном сборнике «Ленинские горы: Стихи поэтов МГУ» (М., 1977), но в дальнейшем при Советской власти практически не печатался. Публиковал стихи за рубежом: журналы «Эхо», «Континент», «22». С 1988 года сотрудничает как поэт, прозаик, эссеист и критик с российскими журналами: «Знамя», «Дружба народов», «Новый мир», «Октябрь», «Театр», «Огонек», «Юность», «Арион», «Итоги», «Еженедельным журналом». Переводил поэзию народов СССР.

Стихи Гандлевского переведены на английский, итальянский, немецкий, польский, финский, французский; проза — на английский, немецкий и французский языки.

Член Союза российских писателей (1991). Входил в жюри конкурса «Русский Декамерон» (2003). Отмечен премией журнала «Знамя» (1995, 2002), Малой Букеровской премией за лучший дебют в прозе (1996), «антибукеровской» премией «Незнакомка» (1996; конфликт с организаторами премии заставил Гандлевского отказаться от денежного приза), премией «Северная Пальмира» (1999), призом XV Московской международной книжной выставки-ярмарки по номинации «Проза» (2002), малой премией им. Аполлона Григорьева (2002). Роман <НРЗБ> входил в шорт-лист Букеровской премии (2002).

Книги С. Гандлевского

1989 —Рассказ; Стихи. — М.: Московский рабочий.
1995 —Праздник. — СПб.: Пушкинский фонд.
1996 — Трепанация черепа: Повесть. — СПб.: Пушкинский фонд.
1998 — Поэтическая кухня: Эссеистика. — СПб.: Пушкинский фонд.
1999 —Конспект. — СПб.: Пушкинский фонд.
2000 — Порядок слов: Стихи, повесть, пьеса, эссе. — Екатеринбург: У-Фактория.
2001 —Двадцать девять стихотворений. — Новосибирск: Артель «Напрасный труд».
2002 — <НРЗБ>: Роман. — М.: Иностранка.